- Ваше преосвященство, - мрачно попросил он,- нижайшая просьба - если я буду завтра ранен или, того хуже, убит, сразу же взять под опеку святого престола и мою жену, и все мои бумаги, особенно те, что находятся во дворце кардинала Бурбонского! Короля обуяла опасная блажь создать философский камень, и какой-то недруг вбил ему в голову, что я владею тайной. По этой причине Людовика так интересуют мои бумаги, но среди них имеются документы, которые читать посторонним никак нельзя.
Епископ понимающе кивнул головой.
- Так вот в чем дело,- проницательно протянул он,- а я недоумевал, зачем Людовик устроил этот балаган? А эти варвары из Моравии, что нужно им?
Стефка обиделась за земляков, но озабоченных собеседников мало волновали её чувства. Они твердили о своем, как будто она была набитым соломой чучелом для тренировок с мечом.
- Очередная интрига Генриха, - раздраженно отмахнулся дон Мигель, - он вбил себе в голову, что увлечен моей женой. Не надо позволять ему ввергать в грех и себя, и графиню!
Алессандро Фрачелло иронично хмыкнул, покровительственно похлопав собеседника по плечу.
- Сражайтесь смело, сын мой, и ни о чем не беспокойтесь! Я обо всем позабочусь. Святой престол никогда не бросает на произвол судьбы своих верных слуг!
Дон Мигель с обнаженным мечом вернулся к Эстебану. Епископ же, цепко ухватив графиню за локоть, потащил за собой. Покорно семенящая за его сутаной Стефка услышала за спиной звон вновь скрестившегося оружия.
- Завтра, на протяжении всего поединка, вы ни на шаг не отойдете от меня, чтобы не случилось,- между тем сурово поучал её прелат,- ваш муж - умный человек и никогда не будет волноваться и беспокоиться попусту!
Его преосвященство был настолько властной и самоуверенной натурой, что сразу стало понятно - ослушаться такого невозможно! Правда, Стефка не понимала, что ей может угрожать в резиденции самого короля? Какие опасности?
Утро следующего дня было не лучшим для поединка - сквозь палевую дымку на небесах хотя и пробивалось солнце, но по земле слалась густая влажная завеса. Трава ристалища была мокрой и окутанной рваным молочным туманом, над которым возвышались закованные в латы всадники.
Турнирное поле в этот раз оказалось очищенным от обычно разделяющего его барьера. Пусты были и трибуны для дам и ряды для простых болельщиков. Только на главной трибуне сидел сам король, вокруг сюзерена скучились несколько человек из ближайшего окружения. По правую руку Людовика расположился Генрих Моравский, со свитой, одетой в цвета моравского дома, за ними толпились ещё какие-то малозначимые зеваки. По другую руку короля в обществе епископа восседала и сама Стефания, плотно окруженная его людьми. Чувствовала она себя не лучшим образом, волнуясь неизвестно даже за кого - то ли за Мигеля, то ли за Ярека, а скорее всего, за обоих разом. Зачем вообще нужны эти поединки, какой в них смысл? Можно подумать, что ударом меча можно вернуть назад её любовь к Ярославу, или переделать пошедшую наперекосяк судьбу!
Стефка огорченно разглядывала застывших на ристалище всадников, шепча про себя охранительные молитвы.
- Как вы относитесь к этому противоборству, дочь моя?- неожиданно поинтересовался, нагнувшись к её уху, епископ.
- Как к величайшей глупости!- откровенно ответила она.- Я не понимаю смысла происходящего! Допустим, Ярослав убьет моего мужа, но время ушло, вместе с ним и моя любовь к нему.
- Но он может этого и не знать?- заметил собеседник.
- Тогда, прежде чем все это затевать, надо было спросить меня! Нельзя повернуть реки вспять!
- Граф Палацкий должен отомстить за унижение и восстановить попранную честь!
Ах, вот как! Стефка глубоко вздохнула - такое объяснение было ей понятнее. Честь для мужчин важнее жизни, и чтобы её потешить, в порядке вещей заставить беременную женщину участвовать в кровавой расправе, пусть и в роли зрительницы!
На ристалище были вывешены гербы и цвета сражающихся - красный с черным испанца, и палевый с белым Палацкого. Но на гребне шлема Ярослава развевались два голубых и одно белое страусовое перо - любимые цвета Стефки. Присутствующие на поединке легко читали язык рыцарской символики и осознавали, что это демонстрация чувств к прекрасной графине, объявление себя её рыцарем и защитником. У нашей героини и так-то были далеко не лучшие отношения с мужем, и она хорошо представляла, в какой ярости находится сейчас дон Мигель.