Он быстро согласился, истолковав ее решение по-своему, и пока шел по тропе к осиннику, все оглядывался, у леска постоял немного, поглядел на нее, потом прощально поднял руку и скрылся. А она смотрела, как он уходит, упруго, напряженно, потому что чувствует ее взгляд в спину, и благодарно подумала о нем.
Она вздрогнула, увидев резко идущего с другой стороны из леска Олега. И пока он шел к ней, она, не отрываясь, испуганно глядела в белое, вытянувшееся его лицо, но все же успела зацепиться за мысль, что выжидал неподалеку, пока Виктор скроется, а потом сразу вышел.
– Ну что, девонька, хорошо тебе?
Анна не ответила, опустив глаза, заметила, как напряженно бугрится карман его джинсовой курточки со сжатым кулаком, и тогда она спокойно, с ровным отчуждением посмотрела ему в лицо.
Олег ударил ее размашисто и верно, так что, искрясь, вызвездило в глазах.
Она прикрылась от него рукой и с жалкой досадой попросила:
– Не надо… Не бей больше…
Олег мрачно сплюнул и быстро пошел по тропинке к осиннику.
– Схлопотала, – равнодушно глядя ему вслед, усмехнулась о себе Анна и села в траву…
Свистнул недалеко коростель, ветер качнул где-то подле леса воздух, и он покатился слабой, мерной волной. Чуть качнулись и выпрямились ромашки… Анна сорвала плоский, подсыхающий лист подорожника, положила на зуб, разжевала, высасывая из растения пресноватую терпкую влагу.
«Если бы мы и целовались с Витькой, ты бы все равно выжидал в кустах, – подумала она о муже… – Все равно бы не вышел…»
В воротах лагеря на нее ошалело налетел Венька.
– Где твой муж? – выдохнул он ей в лицо.
– Объелся груш, – равнодушно ответила Анна, проходя мимо.
– Я вас, Анна Викторовна, серьезно спрашиваю. – Венька зажал портфель ногами и протирал дрожащими пальцами очки…
Клуб лагеря был уже полон. Старшая пионервожатая бегала из дверей в двери. Ребятишки взбудораженно и шумно галдели. Пунцовый Венька, успевший еще раз обежать вокруг лагеря, нервно винтился вокруг актеров.
– Я так и знал, – шипел он. – В середине сезона. Такое напряженное время!
– Может, без него выкрутимся? – осторожно спросил Валерка.
– Я халтуру гнать не буду! Все, – отрубила Заслуженная. – Скоро уже нас в лагеря пускать не будут. Деньги- то дерем с них, слава богу… – Она поморщилась и отошла в угол.
– Ну, давайте что-нибудь решать…
– Она-то тут при чем? – заступилась Тюлькина. – Она же на месте…
– В конце концов, он помреж…
– Анна, – грохнула из угла Заслуженная, – вот объясни мне, как это можно… Как вы так умеете. – Она подошла близко к ней, и Анна увидела искаженное, искренне недоумевающее, темное ее лицо.
– Бабы, – бросил свой камень Гомолко, – хвостом воду замутят – и в кусты. Мы, мол, тут ни при чем… Отдувайтесь, мужички, нервничайте, топитесь.
– Ну, если наш помреж утопится, – сказала Антонина, разглядывая темно-коричневые ногти на растопыренных тонких руках, – театр много не потеряет…
Венька плакал в углу ширмы, он стоял спиной ко всем, съежившись, как серый, весенний воробушек…
Антонина посмотрела ему в спину, потом вынула зеркальце и, мелкими щипками укладывая челку на лбу, громко сказала:
– А я ее понимаю. Я всегда приветствовала в женщинах порыв. Когда на все наплевать. Все к чертям летит. Ах, как мало женщин на это способно. – Она вздохнула и, все еще глядя на Венькины подростковые лопатки, словно ему выговаривая, добавила: – И если еще учесть, что такой муж, как наш Олег Иванович… Вы, конечно, меня простите, но я бы со столбом схлестнулась. Удивляюсь многотерпению русских женщин…
Заслуженная, напряженно выслушавшая ее, как-то вдруг сразу опустилась, остыла и оскорбленно отошла укладывать в тряпицу свою куклу.
В полном молчании собрали декорацию. Приходила начальница, полная, решительная, возмущалась и грозилась жаловаться. Гомолко ей отвечал, что непременно отыграют. В ближайшие дни. Может, завтра. Может, сегодня вечером. Просто в город не поедут, заночуют в каком-либо лагере, но отыграют…
Венька, потерявший присутствие духа, молчал, прижавшись носом к портфелю, сидел на ящике и хлопал детскими обиженными глазами. Обедать, конечно, не пригласили. Быстро-быстро погрузились и выехали из лагеря. Ребятишки, столпившись у ворот, разочарованно галдели и долго смотрели им вслед.
– Фу, какой кошмар, – выдохнула Заслуженная, как только въехали по дороге в лес, – ой, стыдище.
– Ну, куда? – крикнул шофер, приостанавливая автобус.
– В деревне он, водку пьет, – мрачно подсказал Валерка.
– У меня нет желания гоняться за всеми алкоголиками, – решила за всех Антонина. – Едем в деревню обедать. А там что Бог пошлет. На сытый желудок голова яснее…
Автобус долго тарахтел, потом наконец тронулся.
– Пошла лошадка, – ухнул Валерка.
– Жарища-а! – пожаловалась Тюлькина.
– Вот точно, как псы бродячие, – каркнула над ухом Егорова. – Еще театр называется… – и посмотрела на Валерку.
Такое знакомое, щемящее пронеслось в хриплом сквозняке ее голоса, давнее и больное. Анна обернулась на нее так быстро, что Егорова от неожиданности спросила:
– Что?