Страстоцвет, или Петербургские подоконники

Между тем единственный раз упомянуть славную фамилию Регель, к тому же в таком комическом контексте, было бы несправедливым. Представители этого рода в нескольких поколениях неустанно радели об украшении Российской империи: Роберт Эдуардович Регель был автором многочисленных статей в научных журналах, Александр Эдуардович Регель написал книгу с замечательным названием – «Изящное садоводство и художественные сады». А их отец, Эдуард Людвигович Регель, директор Санкт-Петербургского Ботанического сада (с 1855 по 1866 год, а затем в 1875–1892 годы), на протяжении тридцати лет являлся также вице-председателем Императорского Российского общества садоводства (покровителями, то есть номинальными председателями, значились чаще всего великие князья).

Поэтому отдадим должное этим подвижникам: что бы без них значили наши жалкие усилия и что бы по сю пору воспевала русская поэзия! Во всяком случае, нескольких замечательных стихотворений Ин. Анненского и Б. Пастернака мы бы точно лишились – выведение сортов комнатных азалий (азалий – печали, азалий – вокзале) является целиком заслугой Эдуарда Регеля и его сподвижников. Итак, не станем иронизировать, но, напротив, вслед за романтиками-натуралистами проникнемся духом патриотизма и гордости за успехи отечественного цветоводства.

Рис. 4. Латания со связанными листьями

Р. Э. Регель. «О направлениях в садоводстве прежде и теперь. Доклад, читанный к пятидесятилетию Императорского Российского общества садоводства». 1908.

«На севере России особенно процветало комнатное садоводство, и здесь оно стояло гораздо выше, чем за границей. Тщетно мы стали бы искать за границей в квартирах такого повсеместного обилия прекрасной зелени, какую мы привыкли видеть у нас, тщетно стали бы ожидать такого удачного выбора и такого разнообразия комнатной флоры! Объясняется эта общераспространен-ная любовь к комнатному садоводству, очевидно, продолжительностью нашей северной зимы и краткостью лета. Большой выбор и удачный подбор наших комнатных растений в сравнении с заграничными объясняется, в свою очередь, тем, что в наших комнатах средняя температура зимою значительно выше и гораздо равномернее, чем за границею. Ввиду этого может культивироваться в наших комнатах масса таких растений, о комнатной культуре которых за границей и думать нельзя, каковы многие представители пальм…»

Рис. 5. Драцена, завернутая в вату вместе с горшком

От пальмы, как видно, на бескрайних пространствах Государства Российского все же никуда не деться. Пальма – символ власти, силы, царского могущества, самое, можно сказать, имперское растение в мире комнатного садоводства. Как запрещалось в Петербурге строить здания выше Зимнего дворца, так не след было и пытаться вырастить пальму выше той, что жила в Императорских оранжереях. Жалкая спекулятивная уловка с крышами была справедливо наказана, как бывает наказана всякая человеческая гордыня. Пальмы на крышах Петербурга – дерзкий вызов и состязание с монаршей властью, посягательство на незыблемость самодержавия. России американская демократия не указ.

Рис. 6. Чистка желобчатых листочков финиковой пальмы кистью

Пальмы в интерьере дома, в гостиных состоятельных граждан – это всего-навсего свидетельство лояльности, благонадежности подданных, знак довольства властью и своим местом в иерархическом государственном устройстве. Пальма скромного роста, во много раз ниже главной, императорской, в домах вельмож и чиновников высших разрядов служила демонстрацией верноподданнических чувств, если угодно. Обладателем пальмы мог стать не всякий, в данном случае сословные и имущественные различия неукоснительно соблюдались: цена сильно зависела от величины растения, владельцами самых внушительных экземпляров становились люди солидные, богатые, основательные, а бедный люд о пальме и не мечтал. В конце XIX века самый дешевый, Берлинский рынок предлагал российским покупателям растения по следующим ценам (в марках): наиболее распространенные сорта аристократки-пальмы шли, скажем, по 30 марок за один взрослый экземпляр (саженцы стоили дешевле), а фикус-простолюдин можно было выписать по 6 марок за дюжину. Так что каждый сверчок должен был знать свой шесток, к тому же величина растения естественным образом ограничивалась высотой потолка личных апартаментов. Потому вполне логично и даже справедливо, что самые величественные пальмы в России были собственностью дома Романовых.

Когда государь император в 1908 году пожаловал юбилейную выставку садоводства, проходившую в Михайловском манеже, пальмами из своих оранжерей, это было расценено как высочайшая милость.

Рис. 7. Обмывание листа перистой пальмы