Стратагемы. О китайском искусстве жить и выживать. ТТ. 1, 2

В связи с использованием стратагем в политике один китайский автор пишет: «Ведущие представители различных слоев могут прибегать к стратагемам, что они и делают. Но лишь увязывая использованную в конкретном случае стратагему с самим существом дела — правого или неправого, прогрессивного или реакционного либо вовсе безотносительного к правоте или неправоте, можно оценить ее надлежащим образом» (Чжунхуа Чуантун Вэньхуа Дагуань [ «Обзор традиционной китайской культуры»]. Пекин, 1993, с. 508).

Еще более пространно выразился другой китайский автор: «По своей сути стратагемы являются лишь подручными средствами [шоудуань] для достижения людьми определенной цели, они простые орудия [гунцзюй] безо всякой нравственной окрашенности… так что стратагемами может воспользоваться каждый. Уловка в руках низкого человека пусть и дарует ему на короткое время удачу, но в итоге приведет его к краху. И лишь люди благородные с помощью уловки извлекут прочную выгоду и одержат конечную победу» (Дэн Цзяньхуа: Моулюэ цзинвэй [Сущность стратагем]. Ухань, 1994, с. 8).

Нравственная оценка хитрости не как таковой, а с точки зрения, какой цели она служит, не чужда и европейцам. Сказки, сатиры, новеллы, комедии отличаются «признанием за физически слабым и обездоленным права на хитрость». «Когда сказочному герою удается обманным путем выманить волшебный предмет или тайну, его поступок ввиду преследуемой тем цели получает одобрение». В детской и юношеской литературе «их герои, хитрые звери или дети, служат примером для подражания». Готовый «жизненный урок» преподает забавная история, «представляя обделенным людям в хитроумном герое пример для подражания» (Katalin Horn. List («Хитрость) // Enzyklopädie des Märchens, т. 8. Берлин — Нью-Йорк, 1996, столбцы 1099, 1101 и след.).

4. Свет и тень неотделимы друг от друга

Сколь бы ни ратовали сказки и глас народа за хитрость, официально на Западе ее предают анафеме: «Присущий хитрости налет необъяснимого/недоступного здравому смыслу на христианском Западе — отчасти под влиянием более древних традиций — связывают с проделками зловредного дьявола и его «подручных» на земле. Козни дьявола, колдовские уловки противопоставляются божественному [промыслу] и божественным чудесам. Бог при сотворении чуда не нуждается ни в каких уловках. Поскольку он в любое время может превзойти данные дозволенные человеку возможности, то культуре приходится хитрость причислять к «оставленному» богом антимиру антихриста, противостоящего ему дьявола». Если хитрости, согласно исследованиям Гуго Штегера (Steger), на Западе отводится место в «антимире антихриста» и она тем самым отвергается («List — ein kommunikativer Hochseilakt zwischen Natur und Kultur», в кн.: Harro von Senger (составитель): Die List, Frankfurt a. M., 1999, c. 326), то китайские выражения вида «цзи», переводимые словом «хитрость» либо «уловка», соотносят с [натурфилософским] началом «инь». В этой связи следует обратиться к И цзин (Книга перемен), гадательной книге, основной текст которой был написан в X–VIII вв. до н. э., на которую опирается созданный примерно 500 лет назад самый древний трактат о 36 уловках — 36 Стратагем (Сокровенная книга о военном искусстве) [ «Санъшилю цзи» («Мибэнъ бинфа)], состоящий из 36 глав.