Стратегическая нестабильность XXI века

Стратегическая нестабильность, по всей видимости, уже стала судьбой XXI века — вопреки всем ожиданиям "стабильного развития". Но исход этой нестабильности ни в коем случае не предрешен. Парадокс заключается в том, что сильные, то есть хорошо устроившиеся в настоящем, объективно были наиболее заинтересованы в стабильности — в сохранении эволюции в рамках системы статус-кво, — и тем не менее именно они стали инициаторами ее подрыва — в надежде на еще большие шансы. В свою очередь, слабые и потерпевшие объективно более всего заинтересованы в качественном преобразовании ситуации и тем не менее субъективно менее всего готовы ее менять. Так, может быть, хитрость мирового исторического разума в том и состоит, чтобы подтолкнуть сильных на производство новой истории — той самой, которой они в конечном счете ни в коем случае себе бы не пожелали, но которую сами же и провоцировали?

Глава первая Третья мировая война как судьба поколений XXI века

К сожалению, в данном случае я не занимаюсь предвидением, всегда проблематичным. Я констатирую имеющийся факт: новая мировая война уже началась. Идет она уже несколько лет, мое свидетельство о ней относится к 1998 году.[1]

Я утверждал тогда, что если победившая в холодной войне сверхдержава, не довольствуясь этой победой, продолжает свое наступление на все независимые государства во имя осуществления гегемонистской программы полного контроля над миром, то это означает, что она ведет мировую войну. Конец холодной войны означал бы стабилизацию, если бы победитель удовлетворился итогами и удовольствовался новым статус-кво. Он, однако, этого не сделал и, вероломно нарушив условия, на которых бывший противник капитулировал, организовал свой «беспредел» победителя.

Продвижение НАТО на восток, вплоть до прямого вторжения в постсоветское пространство, — и все это после ликвидации Варшавского договора — это, разумеется, новый взлом статус-кво. Объявление Украины, Закавказья, Средней Азии зоной "американских национальных интересов" — это, несомненно, продолжение стратегического наступления после того, как холодная война окончена. Претензия на полный контроль российской внутренней политики — это установление оккупационного режима в стране, добровольно сдавшейся и могущей, следовательно, рассчитывать на лояльность победителя. После всех этих событий для меня лично не оставалось никаких сомнений в том, что новая война непременно перерастет в горячую, с использованием всех методов военного поражения. Мир слишком велик для того, чтобы управляться одной-единственной страной; кроме того, такие характеристики, как полицентризм и многообразие, являются необходимой предпосылкой выживания человечества. Тот, кто посягает на это, тем самым объявляет миру войну не на жизнь, а на смерть. Единственное, в чем я ошибся, это сроки перерастания мировой войны, ведущейся нетрадиционными способами поражения (посредством "мягких военно-политических технологий"), в настоящую, горячую войну. Это произошло даже раньше, чем я предполагал, — в период нападения на Югославию.

Тот факт, что агрессор начал не с мягкой периферии мира, где порог начала военных действий всегда оценивался как достаточно низкий, а с Балкан, с центра Европы, сразу же свидетельствовал о «серьезности» его намерений: он рискнул на шаг с необратимыми последствиями. Нападение на Югославию с принудительным привлечением европейских союзников означало, что США не потерпят никакого суверенитета Европы в стратегических вопросах: ее дело — беспрекословное повиновение, требуемое только в разгар войны.

Тот факт, что США не дали союзникам расслабиться после победоносного окончания холодной войны, лишний раз подтверждает трагический «парадокс»: вопреки ожиданиям всех благонамеренных, окончание холодной войны означало не военную демобилизацию, а новый этап мобилизации, связанный с эскалацией претензий нового мирового гегемона.

После блицкрига в Югославии главной проблемой нового "мирового гегемона" стало состояние собственной страны, пребывающей в недопустимой довоенной расслабленности. И тогда последовали события 11 сентября, давшие повод объявить мобилизацию американской нации для борьбы с мировым терроризмом.