Стратегические замыслы Сталина накануне 22 июня 1941 года

А.Н. Мерцалов и Л.А. Мерцалова, выступившие с критикой О.В. Вишлева - будто бы приверженца идеи "превентивной войны", - писали: "Состояние источников не позволяет теперь утверждать, что при первом же удобном случае он (Сталин) напал бы на Германию; не позволяет, однако, и отбрасывать такое предположение" (выделено мною. - В.Н.). Упомянув о том, что версия "превентивной войны" воспринята "крайне консервативной историографией и неофашистской публицистикой", Мерцаловы заявляют: "Некоторые слова и дела Сталина и его группы (sic!) делают эту версию правдоподобной" (выделено мною. - В.Н.) [25].

В ходе продолжающейся в течение нескольких десятилетий дискуссии вокруг содержания выступлений Сталина перед выпускниками военных академий РККА в Кремле 5 мая 1941 г. ее участники оперировали различными историческими источниками по данному вопросу, высказывая порой прямо противоположные суждения и делая не совпадающие выводы о сталинском "сценарии" советско-германской войны, представленном в этих выступлениях.

К середине 90-х гг. в исследовательской литературе существовали три основные версии содержания сказанного Сталиным на выпуске военных академий РККА.

Первая: в выступлениях Сталина 5 мая 1941 г. было "озвучено" намерение советского лидера достичь некоего "компромисса" между СССР и Германией, оттянуть неизбежное военное столкновение.

Вторая по смыслу коренным образом отличалась от предыдущей. Советский лидер, выступая перед выпускниками военных академий РККА, якобы недвусмысленно заявил о подготовке Советским Союзом нападения на Германию, намечавшегося на август 1941 г. Эта версия была, в частности, взята на вооружение германским историком И. Хоффманом, а также В. Суворовым.

Третья версия являлась как бы синтезированным вариантом двух вышеизложенных и сводилась к следующему. Сталин якобы предупреждал 5 мая 1941 г., что Германия "в недалеком будущем" сможет напасть на СССР, но Красная армия еще достаточно сильна, чтобы справиться с немцами. Отсюда необходимость всеми средствами, в первую очередь дипломатическими, оттягивать их нападение на Советский Союз. В случае успеха подобной тактики и отдаления вооруженного столкновения до 1942 г. не исключалась возможность взятия СССР на себя инициативы начала войны против Германии.

Российские историки вступили в полемику о содержании сталинских высказываний 5 мая 1941 г. в период, когда достигла своей кульминации обличительная кампания, направленная против В. Суворова и других западных авторов, писавших о подготовке СССР к наступательной войне, и среди них - германского историка И. Хоффмана. Это обстоятельство в большой мере повлияло на характер некоторых суждений, высказанных в ходе дискуссии.

Особенно энергично опровергались сведения о содержании сталинских выступлений, представленные Хоффманом. Он активно использовал обнаруженные им в германских архивах материалы допросов командиров и политработников Красной армии, попавших в плен к немцам после начала войны между Германией и СССР, которые присутствовали на выпуске военных "академиков" в Кремле. А.Н. и Л.А. Мерцаловы задавались следующими вопросами: "что (выделено авторами. - В.Н.) могли знать эти офицеры и даже генералы об истинных намерениях Сталина, насколько правдивы их слова, записанные в фашистских концлагерях?" [26].

Конечно, следует согласиться с тем, что показания советских военнопленных (даже если они являлись очевидцами и сами слышали сказанное Сталиным на торжествах в Кремле по случаю выпуска военных академий РККА) окончательно оформлялись в письменном виде германскими представителями и, естественно, интерпретировались, исходя из сложившейся тогда политической конъюнктуры [27]. Даже сама германская сторона в ходе войны 1941-1945 гг. не пришла к единому выводу о степени объективности этих показаний [28]. В любом случае, рассматривать материалы допросов и бесед необходимо только после сопоставления с другими имеющимися документами и материалами и их тщательного источниковедческого анализа.