И все же редкий изворотливый ум Бисмарка сумел не только пережить нелегкие времена, но и превратить полученный кислый лимон в сладкий лимонад. Впечатление, произведенное на русского царя и влиятельного министра иностранных дел Горчакова, оказалось настолько серьезным, что даже спасло уполномоченного посланника от увольнения, когда он позволил себе отнюдь не присущую матерым дипломатам ошибку – возмутиться действиями принца-регента в присутствии того же царя, о чем тут же донесли прусскому лидеру. Вкупе с большой отдаленностью от Берлина она отбросила его далеко назад от успешной карьеры. Какое-то время даже ему самому казалось, что дальнейшая борьба бесполезна. Но и в такие трудные минуты он сумел побороть собственные человеческие слабости и депрессию, чтобы оставаться последовательным в своем движении к цели.
Когда Бисмарку исполнилось сорок пять и король Фридрих испустил дух, казалось, на дальнейшем восхождении по служебной лестнице можно поставить крест. Но и тут незаурядная выдержка и просто немыслимое для бисмарковских темпов терпение были вознаграждены: внутренний кризис в Пруссии и отсутствие в стране серьезной политической фигуры заставили вспомнить нового короля о колоритности неустрашимого Бисмарка. Король достаточно долго колебался, не назначить ли эту бушующую, жаждущую деятельности натуру министром, но его природная нерешительность так и не позволила сделать окончательный шаг. Вместо этого он, очевидно, чтобы с относительно близкого расстояния рассмотреть восходящую звезду, отправил Бисмарка посланником в Париж. Для последнего это было еще одно поражение, удар судьбы, которым он уже потерял счет. На самом деле это была не воля рока, а лишь расплата за многочисленные ошибки и за слишком не свойственную дипломату резвость.
Все-таки Бисмарк к тому времени уже добился того, что ни один сколько-нибудь следящий за событиями в Европе политик не мог не видеть в сокрушительной личности немецкого дипломата перспективного государственного деятеля. Это была исключительная заслуга Бисмарка. Он работал с удвоенной энергией, абсолютно не зная усталости, он думал о себе как о будущем государственнике европейского уровня – об этом свидетельствуют его письма того периода. Уже между приездом из России и назначением послом во Францию в письме своей жене Бисмарк упомянул об условиях, на которых он согласился бы сформировать правительство. Для дипломата, чья карьера вряд ли могла бы быть названа блестящей, это было дерзостью. Любопытно, правда, что он не скрывал своих амбиций и от тех, кто близко общался с королем и мог напоминать монарху о существовании постоянного кандидата. Но вера в себя и в победу не покидала его! Нужно было, не теряя ни дня, убедить в своих потрясающих способностях короля и его окружение!
И победа тоже не оставила его. Но, кстати, король не самолично принял решение – не кто иной, как Бисмарк, которого прекрасно информировали о том, что происходит в столице, ринулся навстречу монарху, как только почувствовал его психологическую готовность подчиниться стремительной и неукротимой воле этого не похожего на остальных дипломата, уже свято верящего в собственную миссию. И король сдался под немыслимым и ни на секунду не ослабевающим напором: после долгой аудиенции загнанный в угол внутриполитической ситуацией и собственной неспособностью принимать сильные решения король решился переложить проблемы на плечи вселявшего уверенность Бисмарка. Последнему недавно исполнилось сорок семь…
Поражает решительность, тонкость и гибкость одновременно в деле подбора нужных людей и устранения от двора опасных – тут Бисмарк превзошел самого себя, не жалея при этом никого. Он быстро научился «перехватывать» своего суверена где-нибудь в дороге для решения вопросов чрезвычайной важности и срочности, устранив таким образом сколь-нибудь существенное влияние на короля со стороны своих оппонентов и просто не внушающих ему доверия приближенных первого лица. Однако верха мастерства и превосходства над европейскими лидерами Бисмарк достиг на внешнеполитической арене – он понимал, что для настоящей славы и настоящего успеха нужна серьезная сцена. Национально-объединительная и общенемецкая идея как нельзя лучше подходила для такой цели.