Стратегии гениальных мужчин

В силу того что с раннего детства отец нес тяжелое бремя бытовых забот и сам занимался часто весьма запутанными клубками сопутствующих проблем, эта сторона жизни волновала композитора лишь в той ее части, где она была призвана обеспечить сносные условия для творчества. Деньги существовали лишь для того, чтобы соответствовать образу светского музыканта, каким он был обязан являться, выступая среди обескураживающей роскоши дворцов перед знатными персонами и первыми лицами многих государств. Даже женщины, хотя порой безумно волновали Моцарта, не играли особой роли в его творческой жизни. Фактически восприятие им роли женщины было также унаследовано от отца: жена должна быть рядом, безропотно исполняя роль покладистой женщины-избранницы, целомудренной женщины-матери и покорной женщины-домохозяйки. Это позволяло меньше всего отвлекаться от творчества, которое было ВСЕМ. Все, вся жизнь вокруг творца подчинялась только музыке. Он, безусловно, увлекался другими женщинами, но остается большой знак вопроса, заводил ли он настоящие романы. В любом случае, женщины не могли изменить его, как и получить хоть какую-нибудь видимую власть над ним. Кроме того, Моцарт, зависящий от светского общества, слишком бережно относился к своей репутации. Многие исследователи жизни композитора не без оснований указывают, что отношения с женщинами исключительно ради физической близости были ему по меньшей мере противны. Боялся Вольфганг разрушить кропотливо собираемый, словно замысловатая мозаика, образ великого и гордого маэстро. Поэтому жена должна была оставаться единственной женщиной, его бессменным ангелом-хранителем, пронося тепло сквозь года в глубь истории. Даже тот факт, что Моцарт после отказа любимой девушки не слишком утруждал себя поисками, а в конце концов остановил свой выбор на ее сестре, тоже говорит о многом. Но его болезненное самолюбие не позволило потом простить свою первую избранницу – отторжение было мгновенным и сделанным навсегда. Для человека, колышущегося в колыбели вечной великой музыки где-то очень высоко в небесах, уничтожить в сознании нечто мирское оказалось делом несложным.

С годами Моцарту все больше импонировало одиночество – наедине с самим собой он был счастлив более всего и легко создавал новые музыкальные композиции, от которых его душа переполнялась радостью. Усилия в детстве породили привычку быть одному, чтобы творить, а привычка со временем переросла в потребность, изменить которой было невозможно. Моцарт был настолько поглощен творчеством и жизнью в себе, что будучи в душе чутким и добрым человеком, без сожаления оставил новорожденного сына на руках у тещи. Он потерял первого ребенка, возможно, вследствие отсутствия понимания или подсознательного непринятия роли отца, которая была в общем-то чужда его существу. Об этой роли музыкант начал задумываться после смерти второго ребенка, но восприятие мироздания им в корне отличалось от отцовского и потому не претерпело серьезной трансформации. Запрограммированный отцом в раннем детстве исключительно на творчество, он и действовал, словно маленький уникальный робот, выдавая периодически несравненные шедевры, но почти не снисходя до земного… Естественно, что Моцарт не стал корпеть над музыкальными способностями своего сына – единственного ребенка, уцелевшего между четырьмя детскими смертями, – так же, как это проделывал Леопольд Моцарт с ним самим. И так же понятно, что он никогда не умел правильно расходовать тяжело зарабатываемые средства, как не научился экономить или отказывать ближним.

Моцарт помышлял о службе у австрийского императора, но не потому, что жаждал теплого места, а из-за того, что служебное положение позволило бы не тратить времени на добычу денег, на тягостные думы о том, как прокормить семью, и решать периодически возникающие финансовые проблемы. Композитор хотел лишь творить – заниматься тем, что ему лучше всего удавалось и что приносило состояние душевного счастья, согласия с самим собой и равновесия. Тут он не щадил себя: он работал по ночам, забывая о еде и не обращая внимания на все то, что происходило вокруг. Когда он брал в руки перо, чтобы записать прорывающиеся наружу звуки, весь мир замирал, исчезали условности, а физическое изнеможение отступало пред мощным напором мыслительной активности гения. Земное счастье композитора отождествлялось лишь с созданием чего-то нового и такого же совершенного, как сама Природа. Как и все истинные творцы, Моцарт не испытывал трепета перед территорией: ему было решительно все равно, где жить, в Германии, Англии или Франции, лишь бы условия позволяли творить, не думая о куске хлеба.