Стратегии гениев. Альберт Эйнштейн

Итак, согласно Эйнштейну, наше субъективное ощущение времени представляет собой последовательность наших внутренних репрезентаций. Когда мы связываем или ассоциируем опыты, то уже предполагаем, что какие-то из них предшествуют другим – случились во времени “раньше”, чем воспоминания, следующие за ними. Это приравнивание “времени” к линейной последовательности наших воспоминаний является возможно, одним из наших самых базовых бессознательных предположений о реальности. И хотя эта соотнесенность между нашим опытом последовательности событий и “временем” выглядит совершенно разумной и естественной, Эйнштейн задается вопросом: отражается ли в этом предположении объективная природа времени или это наша точка зрения наблюдателей? Можно ли представить время иначе, чем линейную последовательность?

В НЛП исследовались различные способы субъективного представления людей о времени и влияние этих способов на восприятие и оценку событий. (Джеймс и Вудсмолл, 1987; Андреас, 1987; Дилтс, 1987, 1990; Бэндлер, 1988, 1993). Представление людей о прошлом и будущем и то, каким образом они выстраивают события во “времени”, очень часто влияет на их мысли, эмоции и планы.

Задумайтесь на мгновение о том, как субъективно вы воспринимаете “время”. Подумайте о чем-то, случившемся: а) вчера, б) на прошлой неделе; в) год назад. Как вы узнаете, что одно событие произошло день, а другое – год назад? Как вы представляете “расстояние” между разными событиями во времени?

Теперь взгляните на часы и заметьте, который час. Отведите взгляд от часов и посмотрите на них вновь через две с половиной минуты. Как вы говорите себе, что прошло именно такое количество времени? Вы это ощущаете по-другому, чем в предыдущем примере с отстоящими во времени событиями?

В базовой модели НЛП есть две фундаментальные перспективы восприятия времени: “включенное время” и “сквозное время”.

Когда кто-то воспринимает событие “сквозь время”, пункт наблюдения находится вне последовательности событий, диссоциированно от наблюдаемого и измеряемого. С этой перспективы “линия времени” обозревается как расходящаяся направо и налево прямая линия, а настоящее находится где-то посередине.

При восприятии перспективы “включенное время” пункт наблюдения ассоциируется с происходящим событием, подобно всаднику на световом луче или пассажиру поезда. С этой позиции настоящее – это то, где человек находится в данный момент, будущее – впереди, и вы обращены к нему лицом, прошлое – за спиной.

Эти две разные перспективы создают разные восприятия одного и того же события. Эйнштейна интересовало, при каких разных способах восприятия время приоткроется нам в соответствии с нашими картами Вселенной. Например, основываясь на заключении, что у каждого тела есть свое особенное время, как мы можем узнать, что такое время и как его измерить? Обычный ответ: смотрим на часы; с перспективы “сквозного времени” и мы, и часы неподвижны. А если взглянуть с другой перспективы?

И снова Эйнштейн рисует символическую картину, изображая себя в трамвае, в котором он каждый день ездил на работу. Трамвай проезжал мимо больших башенных часов. “Образ” часов приносился светом, скользящим мимо наблюдателя, подобно текущей в низине реке. Изображение часов секунду назад отстоит на сто восемьдесят шесть тысяч миль от пассажира трамвая к тому времени, когда свет приносит изображение движения секундной стрелки к следующему делению.

Эйнштейна заинтересовало, что произошло бы, если бы трамвай начал двигаться “во времени” со скоростью света – как теперь, глядя на часы, он бы воспринимал время? В соответствии со своей воображаемой конструкцией он должен быть всегда сосредоточен на образе, принесенном в первую секунду. Время (относительно часов) остановилось.

А если трамвай помчится со скоростью, превышающей скорость света? Он начнет догонять свет, отразившийся от циферблата две или три секунды назад. Время, кажется, пойдет вспять! Но это только так “кажется” или действительно возможно?! Попробуйте проникнуть в эту воображаемую конструкцию, и вы попадете в ловушку коварного вопроса! Эйнштейн пишет:

“Должен признаться, что в самом начале, когда Особая Теория относительности только рождалась во мне, я был раздираем всевозможными нервными конфликтами. Будучи молодым, я неделями избегал людей, находясь в замешательстве, как человек, которому предстояло преодолеть изумление и шок, впервые столкнувшись с подобным вопросом”.

Ясно, что для Эйнштейна все это не было только теоретической или математической игрой. Он хотел знать “Божественные мысли”. Ответ был жизненно важен для ощущения Эйнштейном реальности и понимания собственной личности. Вся Ньютоновская реальность строилась на предположениях об абсолютности времени и пространства, но в результате комбинаторной игры у Эйнштейна возникли вопросы, подвергшие сомнению фундаментальную природу времени и пространства, которые, похоже, не являлись абсолютным, а были “мыслительными экспериментами” Господа Бога.