Стратегии счастливых пар

Именно в духовной миссии была заложена сила их связи, мощь незримая, неподкупная и неодолимая. Миссия была превыше всего, важнее родителей и детей, она связывала навечно, как единственная форма достижения личностного развития, как неумолимая петля для двоих, которую добровольно накидывают на шею лишь преданные идее люди. Верность миссии и идее стали основой преданности друг другу, желания идти до конца в выбранном направлении. В силу целого ряда факторов и комплексов, вынесенных из детства, это направление идеально подходило обоим. А отличалась их общая миссия от множества других тем, что была угрожающе опасна, сулила не радость успокоения, а разделенные страх и горе, а может быть, даже смерть. Но чем круче склон, по которому они карабкались, тем внимательнее страховали они друг друга, тем крепче становилась их связь, яростнее борьба, цепче хватка. Миссия, кроме прочего, предусматривала постоянное общение, выработку планов борьбы, коррекцию действий и, в конце концов, оттачивание самой идеи. Пожалуй, выработка такой усложненной формулы – идеи – неожиданно выдвинутой Андреем Сахаровым теории конвергенции – явилось плодом совместных усилий, общего сосредоточения. А можно ли представить себе большее счастье для мужчины и женщины, чем абсолютная поглощенность друг другом?! В сформированной ими миссии содержится еще один секрет счастья – самодостаточность личностей супругов. Каждый являлся одновременно и ведущим и ведомым, но смена ролей происходила гармонично и подчинялось общему благу. Каждый из двоих представлял собой энергетический вихрь, движитель, претендовал на то, чтобы называться символом их борьбы, но, по сути, они были также необходимы друг другу, как генератор, порождающий необычный, новый вид энергии, и шестереночный механизм, который преобразует ее в понятную мощь, выводя во внешнее пространство. Он, конечно, являлся генератором, она же выполняла еще более сложную функцию преобразователя.

Любовь самодостаточных личностей

Несмотря на то что их объединяла в первую очередь борьба, совместная жизнь Андрея Сахарова и Елены Боннэр неожиданно приобрела лирические оттенки. Интересное

воспоминание оставил один из коллег Сахарова доктор Левин: «Вот я знал первую жену Андрея Дмитриевича и очень хорошо знаю Елену Георгиевну [Боннэр]. До последних его дней ясно это было видно и в Горьком, да везде и всегда, – просто наружу вылезала юношеская влюбленность. Он гордился всем в своей жене… Все приводило его в восторг. По Стендалю, когда что-то делает любимый человек, тебе это кажется верхом совершенства. По теории Стендаля, со временем это проходит, но у Сахарова осталось до последних дней».

Внутренние устремления и желания их обоих были наполнены, как это ни удивительно для их борьбы, возвышенной романтикой, тем ощущением воздушности и ликования жизнью, которое посещает человека во время парения в воздухе с парашютом или когда в небольшой лодке качаешься на морских волнах, закрыв глаза. Это были те ощущения, которых они оба раньше были лишены в силу повсеместной и повседневной напряженности. Она – как ребенок «врагов народа», стремящийся во что бы то ни стало довести свою «невражескую» позицию; он – как «закрытый», засекреченный ученый, стремящийся доказать свою весомость и заодно защититься от нападок тех, кто строит свою карьеру на ущемлении других. И вот после встречи они раскрылись. Во-первых, неумолимый бег судьбы приближал их к «точке невозврата», когда и терять уже нечего, и ярость набирает такую силу, что не оглядываешься по сторонам. А во-вторых, они тонули друг в друге от обретенного вдруг счастья не бояться собственного лица. Неслучайно их обоих потянуло к поэзии: захотелось отпустить поводья, и вместо привычной рысцы они пустились в галоп, осознавая, что это, может быть, последние мгновения чудного и непринужденного, совершенно отрешенного движения, позволяющего слиться друг с другом и с самой Вселенной. Она теперь понимала стихи глубже, он вслушивался в их трепетные звуки, еще больше укрепляясь в мысли, что человек для того и создан, чтобы нести своей жизнью что-то важное, весомое, приводящее к усовершенствованию мироздания, пусть даже ценой самой жизни. Может быть, именно рядом с Еленой, достигнув фарватера ее лирической и вместе с тем подраненной души, он вполне осознал, что на чаше весов судьбы сохранение благости в человеке важнее открытий, пусть даже самых великих.