Стратегии счастливых пар

Имело ли место в жизни Альберта Швейцера подавление чуждых семье импульсов? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, стоит вернуться к тем вехам на пути знаменитого миссионера, которые определяли всю его жизненную стратегию и основные черты личности. Он ко всему долго примерялся, словно охотник, не решающийся выбрать дичь для преследования. Его главное решение – выполнить миссию служения Живому – вызревало доброе десятилетие, почти десяток лет отделили и знакомство от женитьбы, при этом дочь Швейцеров родилась, когда они по всем меркам переступили порог почтенного возраста – через семь лет после свадьбы. Кажется, этот человек все слишком тщательно взвешивал, рассчитывал каждый шаг. Можно вспомнить, с каким остервенением он накинулся на расчеты перед первым путешествием в Африку: он все без исключения пропустил через свое тонкое, освященное небывалой верой сознание, как через фантастический фильтр. Он сформировал мир своих истинных ценностей как бы на краю, в удаленности от остального человеческого муравейника, трепетно следя за тем, чтобы всегда держать эту дистанцию. Может показаться удивительным, но именно с удаленной площадки очарование его принципов становилось наиболее ярким, приобретало наиболее притягательную харизму. Любое нелепое внедрение в созданную им необычную систему жизни могло бы не только нарушить нерасторжимую связь Швейцера с глобальной идеей духовного возрождения, но и осквернить ее. Обладая тонким чутьем, Швейцер хорошо понимал суть своей человеческой миссии. Непрерывная позитивная деятельность имела для него такое великое значение, обладала такой могущественной сдерживающей силой, что могла вытеснить из сознания любые другие желания. Поэтому представляется очень маловероятным, чтобы Альберт Швейцер мог отвлечься на что-либо, не имеющее прямого отношения к реализации этой идеи.

Могли ли существовать подобные деструктивные раздражители в африканском Ламбарене? Вполне, ведь среди помощниц доктора были молодые ассистентки. Но если нам ничего не известно об интимной сфере Швейцера до женитьбы, то, скорее всего, и после нее не могло быть чего-то такого, что воспринималось бы вразрез с его личностью, удивительно цельной и притягательной. Система ценностей Альберта Швейцера стояла несколько выше мирских соблазнов, она была и духовна, и рациональна одновременно. Лишь только проникнув глубоко во внутренний мир этого мыслителя новой эпохи, можно понять, как европеец, искренне поддерживавший полигамию в Африке как рациональный подход к выживанию, но не как тропу к бесчисленным наслаждениям, мог в течение своего жизненного пути оставаться чистым и непогрешимым как ангел. Кажется, стремление воплотить идею о незапятнанном духе имело не только воспитательное, но и самовоспитательное значение. Впрочем, очевидно, что Швейцер жил без намека на внутренние противоречия, исполнял роль без волевых усилий, ведь он находился в полном согласии со своим внутренним «я».

Альберт и Елена были настолько удалены от материальных ценностей, что для обычного нормального человека казались странными чудаками. Но по сути, они лишь старались уйти из этого мира такими же обнаженными, как и пришли в него. Они пользовались чарующими красотами планеты, словно взяв всю землю в аренду, как берут поле, чтобы возделывать его. И они платили за чудеса Природы честно, стараясь не остаться в долгу. Большинство гонораров за выступления тратились на ту же святую цель – развить инфрастуктуру больницы в африканском Ламбарене. Никакие материальные приобретения, никакие ценности, кроме духовных, не признавались Швейцером, и Елена никогда не сомневалась, что так и должно быть. Он, как мужчина, был более рискованным и отчаянным, она, как женщина, – более предусмотрительной и заботливой. Однажды, через год после венчания, когда они впервые ехали в Африку, Альберт, чтобы подстраховаться, зашил в подкладку пальто золото. Елена уговаривала его не делать этого – из-за того, что могут возникнуть новые риски; уступив мужскому напору, женщина потом старательно оберегала своего избранника и переживала всякий раз даже больше, чем сам хранитель золотых запасов. Но ничто, кроме идей, не имело для них ценности; к быту или, вернее, к его отсутствию они относились как к данности. Альберт Швейцер ездил исключительно третьим классом, отвергал веяния моды и стремление к удобствам вовсе не для придания своему образу особого блеска – это было его сутью, частью его натуры, сосредоточенной только на главном.