Уйдя целиком в себя, он с трудом находил в себе силы бороться с одиночеством, подтачивавшим его изнутри. Некоторые исследователи отмечают, что Иван с малых лет много читал. Эдвард Радзинский утверждает, что Иван Грозный был одним из наиболее образованных государей в Европе, добавляя, что он дивился самовластию своего отца и деда, читая о них в книгах. По всей видимости, книжные сентенции вкупе с сатанинскими раздражителями холодного и желчного детства взяли верх над всеми остальными ощущениями, направив все мысли Ивана Грозного в русло исступленного поиска для выхода накопившейся энергии. Ему хотелось не создавать, а жечь, он жаждал поставить всех на колени, продемонстрировать выдающиеся качества. В результате развитый изобретательный ум будущего самодержца вместо блистательных идей государственного преобразования и самосовершенствования изрыгал лишь сценарии издевательств и разрушений. В нем рано начала проявляться крайняя неустойчивость психики, выражающаяся в склонности поддаваться наговорам и влиянию, а также в неустанном поиске новых впечатлений при отсутствии привязанности к кому бы то ни было. Будущий царь напоминал озлобленную забитую собаку, которая из страха бросается на любого другого пса, лишь бы утвердиться и подавить других ради признания своего социального статуса. Отсюда берут начало дикие отроческие выходки Ивана, когда он, оглушенный безумной атмосферой двора, сбрасывал с теремов кошек и собак, а затем «начал роняти и человеков». Так он компенсировал свою брошенность в раннем детстве, мстил за то, что его оставили в пустых покоях взрослеть наедине с самим собой.
Пожалуй, годы отрочества стали определяющими в становлении будущего самодержца. Он то и дело капризничал, демонстрировал извращенность восприятия, совершая поступки один ужаснее другого, но взамен получал от бояр-опекунов только похвалы. Никто не одергивал юного великого князя, более того, некоторые хитроумные представители боярской знати только подзадоривали его, чтобы досадить другим. Поэтому неудивительно, что прошло еще немного времени, и Иван с разгульной компанией сверстников, больше напоминавшей банду, начал носиться по Москве, зашибая лошадьми людей, наезжая на прохожих и не испытывая при этом смущения или угрызений совести. По свидетельству летописца, потерявший всякое понятие о приличии отрок грабил на улице «всенародных человеков, мужей и жен… скачуще и бегающе всюду неблагочинно». Более того, как потом рассказал Курбский, сначала один из близких людей великого князя, а после своего бегства из России от надвигающихся репрессий злейший враг и красноречивый обличитель тирана, в молодые годы Иван приказал замучить до смерти нескольких своих сверстников. Безнаказанность и вседозволенность сделали свое дело: появился новый маньяк вселенского масштаба.
Нельзя не согласиться с автором исторической биографии самодержца Русланом Скрынниковым в том, что бояре очень долгое время умудрялись использовать молодого властителя для своих целей, прежде всего для обогащения и возвышения. Даже коронация царя была задумана не Иваном, а его дальновидными приближенными; ведь кое-кто из царской родни в связи с возвышением самого самодержца получил новые привилегии и земельные владения. Зато и монарх получил кое-что очень важное. Став царем, он по-иному взглянул на себя: отныне он чувствовал себя великим человеком, посредником между небесными силами и всем остальным миром, как минимум, вверенной ему Богом территории. Теперь он жаждал славы, он тосковал по признанию своего величия, он намеревался блистать, пусть даже эта дорога к звездам будет усеяна костями тех, кем он правил.
Иваном долго манипулировали, не подозревая, что он также научается и делает свои страшные выводы. Нет сомнения и в том, что свое первое политическое убийство, имея четырнадцать лет от роду, малолетний царь совершил по науськиванию бояр, ловко сыгравших на его желании отомстить за смерть матери, лишение его кормилицы Аграфены и убийство Овчины-Оболенского, которого, будучи еще мальчиком, Иван справедливо считал своим защитником. А еще – за испытанные и испытываемые страхи перед опекуном и дальним родственником, не знавшим пределов в своих поползновениях: Андрей Шуйский ворвался однажды в столовую палату, и в присутствии великого князя Ивана его люди избили боярина Воронцова, а на митрополите Макарии изорвали роскошную мантию.