Стратегия обмана. Трилогия (СИ)

   Как мне тяжело, Тео, я часто плачу по ночам, чтоб никто не видел. Вот на прошлой неделе на уроке маленький Карлито, смышлёный бойкий мальчик читал для меня наизусть стишок про уточку и котенка, да так складно, без запинки и с выражением. А на следующий день он в школу не пришел, и через два дня - тоже. Я сама пошла к нему домой, а родители сообщили, что Карлито заболел. А вчера мне сказали, что он умер.

   Если бы ты только знал, как много детей умирает, не дожив и до десяти лет. В Никарагуа нет больниц, никто никого не лечит. В стране живет почти два миллиона людей, а больничных коек всего две тысячи, и это с такой-то ужасающей эпидемиологической обстановкой!

   Да, Тео, я струсила, смалодушничала, когда уехала из Манагуа в деревню. В моём прежнем классе умерло больше половины детей, а других забрали родители, сказав, что им пора начинать работать, а не просиживать дни за партами. Что я могла возразить? Сытости или знания? Это пусть европейские интеллектуалы философствуют над этим вопросом, а для меня это никакая не дилемма, здесь еда нужней, без неё каждый день умирают люди.

   А в деревне... А в деревне тоже нечего есть. Мог ли ты когда-нибудь такое себе представить - деревня и без еды? А знаешь, почему? Сомоса и его семья владеют почти всеми землями в стране, он и приказал крестьянам не сеять ничего кроме хлопка. Представляешь, Тео, по всему Никарагуа, на всех плантациях не растет ничего кроме хлопка. Да, есть несколько плантаций, где выращивают бананы, но это не для Никарагуа, а для американской экспортной компании, те бананы без остатка она вывезет в Штаты. А Сомоса продаст хлопок за границу и на вырученные деньги втридорога купит у Штатов еду для никарагуанцев.

   Тео, я простая монахиня, я не настолько образована, чтобы разбираться в тонкостях экономики в масштабах целой страны. Но даже и мне понятно, что так вести хозяйство никуда не годится. Это позор, если страна не может сама себя прокормить. Но когда руководитель страны делает всё, чтобы его народ голодал на собственной земле, разве это не преступление? На хлопковой плантации люди ведь работают не за деньги - Сомоса им ничего не платит. Они работают на него за еду. И им ещё пеняют, что они слишком дорого обходятся государственной казне.

   Тео, ты думал, в XX веке больше нет рабства? Да, наверное, то, что происходит в Никарагуа куда хуже рабства. Помнится, в былые века плантатор не выжимал из своих рабов все соки, не заставлял работать до изнеможения, чтобы тот замертво падал на поле. Нет, раньше рабовладельцы старались беречь рабов, но не потому, что жалели и вспоминали, что в Царствие Небесном не будет слуг и господ. Нет, они щадили несчастных, не морили их голодом, не обрекали на смерть только потому, что умри раб, то станет меньше рабочих рук, и плантатор понесёт убытки. А что может для такого человека быть хуже убытков? Правильно, ничего. Но такое положение вещей, такие нравы были давно.

   Здесь, в Никарагуа, Сомоса не заботится ни о ком из своих подданных. Потому и крестьяне умирают с голода, потому и центр Манагуа, что диктатор присвоил себе, будет лежать в руинах. В нашей деревне крестьяне выпасают скот, но этот скот не их, он весь принадлежит Сомосе. Давно ли ты слышал о таких порядках? Кажется, так было в Ирландии лет сто тридцать назад, когда ирландцы выпасали скот, а потом приезжали английские помещики и грузили коров с овцами на корабли и увозили в Англию, а ирландцам оставалось есть только картофель, если он уродится.

   В Никарагуа только Сомоса и его семья решают, какой товар и куда отправить, потому что им принадлежит весь никарагуанский флот. Они решают, сколько хвалебных речей в честь диктатора будет написано в газетах, потому что пресса принадлежит тоже им. У них есть пакеты акций всех никарагуанских компаний. Этим нескольким людям принадлежит треть всего национального богатства страны, страны, где проживает почти два миллиона бедняков.

   Я не боюсь писать тебе такие слова только потому, что наши письма всегда были и есть на старо-испанском, а здесь его никто не поймет, разве что примут за диалект португальского. Да, почту досматривают и читают, а всех подозрительных и неблагонадежных ещё со времён Че Гевары здесь принято арестовывать и пытать. А тех, кто выходит на площади и протестует против пыток, расстреливает из пулемётов национальная гвардия. Были такие деревни, в которых власти заподозрили появление партизан, а после приходила национальная гвардия, насиловала всех женщин и девочек, а после вырезала всех жителей и скот и поджигала дома. Больше тех деревень нет.