Однако именно в этом пункте таится наибольшая опасность. Пропорции общества зависят во многом от того наблюдателя, которые эти пропорции описывает. Если даже наблюдатель достаточно объективен, он сталкивается с фактором встречной активности и пассивности общества. Платон говорил, что лучшим руководителем государства мог бы стать философ, хотя философ («подлинный кормчий») никогда сам не напрашивается на подобные роли, его нужно не просто отыскать, отодвинув в сторону множество участвующих в политических распрях, но еще и уговорить выполнять эту роль. Ибо
Совсем по-другому обстоит дело с нашим так называемым «гражданским обществом». На поверхность вылезает все то, что не нужно искать и заставлять. Эти активные люди – представители наиболее успешных, наиболее продвинутых правозащитных организаций, организаций, получающих международные гранты, шумно создающих видимость своей деятельности и репутацию в средствах массовой информации – грозят заслонить собою собственно «гражданское общество». Существует опасность, с одной стороны, свести Общественную палату ко второму изданию «Гражданского форума», организованного Павловским со товарищи, с другой стороны, существует и опасность посадить в палату еще один филиал «Единой России», на этот раз не региональный, а центральный. В обоих случаях абсурд этой инициативы очевиден. Мы получим либо свой карманный антиглобалистский интернационал, либо «клонированный студень» политически активного чиновничества.
Если Общественная палата нужна для укрепления подлинной стабильности государства, то во что бы то ни стало необходимо избежать опасности чисто количественного роста той псевдостабильности, о которой я уже писал выше. России нужна не голая стабильность, а сложная динамическая стабильность, имя которой – соборность. Нам нужна дружная органическая работа государственной иерархии, крупных отраслевых корпораций и общественных сетевых структур.
Как писал на сей счет И.А. Ильин:
Внутри соборной модели русского представительства могли бы возникнуть своего рода «партии», «крылья» общественного целого, весьма не похожие на старые партии ельцинской России. Пофантазируем.
Это была бы, во-первых, партия державничества (русского империализма), партия традиционной государственности, собирательницы земель и покровительницы народов, России как собора племен и вер. В основе имперской системы ценностей, отстаиваемой этой общественно-политической силой, будет лежать приоритет не количественный (перевод и пересчет людей, племен и традиций в деньги, киловатт-часы и т. п.), а духовно-политический. Экономическая целесообразность, о которой столь рьяно говорили и продолжают говорить наши либертарианцы, в этой перспективе оказывается ценностью служебной. В имперской экономике никого не будет волновать, сколько процентов от экономики Великороссии составляет экономика какой-нибудь Белой или Малой Руси, вступающей на путь реинтеграции. Каждый атом империи обладает абсолютной ценностью, каждый гражданин империи – носитель неприкосновенности и чести Великого Рима.