Стратегия Византийской империи

Именно русы идут следующими в списке приветствий в «Книге церемоний»:

Князю Росии. Булла в два золотых солида.

Письмо [граммата] Константина и Романа, христолюбивых императоров ромеев, архонту Росии.

Этот правитель бывал либо скандинавом, либо славянином, либо рождался в смешанном браке – в зависимости от эпохи и от национальных чувств историков, об этом пишущих (но происхождение этнонима «русь» от старошведского roper, через древнефинское rotsi, часто оспаривали, причём особой пользы эти споры не принесли[268]). Византийцев не интересовало, кем был данный архонт: потомком скандинавов или предком русских; он правил государством, известным как Росия, или Киевская Русь, находившимся в нынешней Украине, откуда происходит и более позднее «Россия» и английское “Russia” – держава, о которой империи почти не было известно до 860 г., когда множество лодок с воинами внезапно появились из Чёрного моря, чтобы напасть на Константинополь. О существовании росов как народа уже, конечно, было известно, потому что в первом упоминании о них, засвидетельствованном у Пруденция из Труа в «Вертинских анналах» в 839 г., они прибывают из Константинополя:

[В 839 г.] прибыли послы греков от императора Феофила [830–839 гг.]. <…> Император [Людовик Благочестивый, 814–840 гг.] с почётом принял их в Ингельгейме. <…> С ними были те, кто утверждал, что их народ называется Рос (Rhos vocari dicebant)… они просили у Людовика разрешения пройти через его страну по пути домой. Весьма тщательно исследовав причину их прихода, император узнал, что они из народа свеонов [шведов][269].

Нападение в 860 г. было типичным дальним набегом викингов («разбойников» по-древненорвежски), целенаправленным и стремительным нападением, целью которого было сломить сопротивление; этот набег совершался способом, печально известным прибрежным народам Западной Европы, но оказавшимся совершенно неожиданным для византийцев. В гомилии патриарха и будущего святого Фотия перед нами предстаёт живая реакция очевидца, и пережитое им потрясение вполне осязаемо, несмотря на медоточивый стиль маститого литературного критика:

Помните ли вы смятение, слезы и вопли, в которые тогда весь город погрузился с совершенным отчаянием? Знакома ли вам та кромешная жуткая ночь, когда круг жизни всех нас закатился вместе с солнечным кругом, и светоч жизни нашей погрузился в пучину мрака смерти? Знаком ли вам тот час, невыносимый и горький, когда надвинулись на вас варварские корабли, дыша свирепостью, дикостью и убийством; когда тихое и спокойное море раскинулось гладью, предоставляя им удобное и приятное плаванье, а на нас, бушуя, вздыбило волны войны; когда мимо города проплывали они, неся и являя плывущих на них с протянутыми мечами и словно грозя городу смертью от меча… Когда рассудки объял трепет и мрак, а уши были открыты лишь слухам о том, что варвары ворвались внутрь стен и город взят врагами? Ибо неимоверность происшедшего и неожиданность нападения будто подталкивали всех выдумывать и выслушивать подобное, тем более что такое состояние и при других обстоятельствах имеет обыкновение охватывать людей: ведь то, чего они особенно боятся, считают, не разбираясь, уже наступившим…[270]

Росы, участвовавшие в набеге, не проникли за стены, но разграбили пригороды, открыв тем самым новую главу истории, в которой были угрозы, союзы, новые набеги, обращение в христианство и беспощадные войны.