Стратегия Византийской империи

Так мы впервые встречаемся с Аэцием, чей образ также был сильно романтизирован («Последний из римлян»). Он появляется ранним летом 451 г. с небольшим отрядом плохо обученных воинов, чтобы разбить куда более многочисленного и сильного врага. Одна из его сильных сторон заключалась в том, что он был подлинным знатоком гуннов. В юности Аэций находился в заложниках у гуннов, при дворе Аттилы, а впоследствии набрал гуннских наёмников и успешно командовал ими, вследствие чего знал их тактические приёмы и хитрости[84]. И вот теперь Аэций, очевидно, надеется завербовать союзников из числа тех, кто прежде сам вторгся в Галлию и потому хочет предотвратить новое вторжение. И это ему удаётся – но, согласно Сидонию, лишь потому, что его великий герой, Авит, завербовал самого могущественного из них, Теодориха I, внебрачного сына Алариха, короля везиев, которых впоследствии стали называть вестготами, дабы тот присоединился к битве против «владыки земли, который хочет поработить весь мир».

Аттила мог бы без особого труда избежать столкновения с этой преградой: по крайней мере ядро его гуннского войска передвигалось куда быстрее, чем его противники; однако он принял сражение на Маври-акском поле (Campus Mauriacus), находившемся где-то в долине Луары, недалеко от Труа к северо-востоку от Орлеана, и натиск его был отражён. Ранее это сражение называли «битвой на Каталаунских полях» (по названию близлежащего города Каталаун, ныне Шалон-сюр-Марн), теперь его обычно называют Шалонским сражением. Иордан пишет, что под совместным командованием Аэция и Теодориха находились «франки, сарматы [т. е. аланы], арморицианы [бретонцы], литицианы [?], бургундионы, саксоны, рипарии [франки], олибрионы [?] – бывшие римские воины, а тогда находившиеся уже в числе вспомогательных войск, – и многие другие как из Кельтики, так и из Германии»[85], у Теодориха было множество готов, у Аэция – небольшое количество римлян. У Аттилы также были свои готы, сражавшиеся на его стороне (остготы), «бесчисленные полчища» гепидов и «многочисленные народы и различные племена», включая бургундов, которые, таким образом, сражались на обеих сторонах, возможно потому, что нацией они были только в глазах других, а сами себя считали кланом или племенем…

В последовавшей великой битве Теодорих был убит, Аэций сражался храбро, потери были огромны («поля загромождены трупами»), и Аттила отступил – или, скорее, отступили его гунны – в лагерь, огороженный повозками. «Он был подобен льву, прижатому охотничьими копьями к пещере и мечущемуся у входа в неё: уже не смея подняться на задние лапы, он всё-таки не перестаёт ужасать окрестности (vicina terrere) своим рёвом. Так тревожил своих победителей этот воинственнейший король, хотя и окружённый»[86]. Но общего готского натиска не последовало, до последнего никто не стоял. Аттила вполне свободно прошёл в отступлении через Центральную Европу и возвратился в свою столицу; никто его не преследовал.

Иордан объясняет это странное обстоятельство очень просто: Торисмунд, старший сын Теодориха и его преемник на троне Тулузского вестготского королевства, страстно стремился атаковать, но сначала посоветовался с Аэцием, потому что тот был «старше и мудрее», как это на самом деле и было, – по крайней мере с точки зрения Аэция и империи, хотя и не Торисмунда:

[Аэций] же, опасаясь, как бы – если гунны были бы окончательно уничтожены – готы не утеснили Римскую империю, дал по этим соображениям такой совет: возвращаться на свои места и овладеть королевской властью, оставленной отцом, чтобы братья, захватив отцовские сокровища, силою не вошли в королевство везеготов… Торисмунд воспринял этот совет не двусмысленно – как он, собственно, и был дан, – но скорее в свою пользу, и, бросив гуннов, вернулся в Галлии[87].