– Исключительно заглавной. Если не вы – никто… Сейчас слезы польются. Ком к горлу подкрадывается. Если разрыдаюсь, не обращайте внимания. Я теперь часто плачу, но стараюсь не на людях. Ухожу, прячусь. А теперь боюсь не удержаться.
– Я пойму. Я слезы правильно оцениваю и даже поощряю. Слезы – это очень хорошо. Великая польза от слез. Так что, если заплачете, только порадуюсь за вас. От всего сердца.
– Скажите, может быть, у вас есть бесплодные знакомые? Я слышал, теперь так много бесплодных семей – ребеночка хотят, а ничего не выходит… А детских домов побаиваются. Наследственность, все такое. Понять можно. Что если младенец от маньяка или убийцы. Теперь так много маньяков и убийц… бесплодных семей, маньяков и убийц…
– Бесплодие… Погодите, как вы сказали? Бесплодие? Да, да. Бесплодие. Вот оно, то слово. Если бы вы знали, как долго я его искал… Ай, да Крыжевич!.. Спасибо вам. А я еще хотел сфилонить, спрятаться от вас. Не хотел идти к вам на встречу, честное слово. Недобрые предчувствия. Я своей интуиции доверяю. Больше чем себе самому. А вы – вон что, а вы подарки мне приготовили! Да какие подарки!.. Удивительная, потрясающая, знаменательная встреча!.. Бесплодие. Ну, конечно! Именно бесплодие.
Пытаюсь вести дневники будущего с комментариями и обоснованиями. А начинается у меня все как раз с того момента, когда вы подсунули мне деньги. А я взял. Что есть для меня погибель. В прямом и переносном смысле… Нельзя мне денег-то брать. Вот ведь что… Но это не ваша вина. Вы этого знать не могли. Да и я не знал, пока вы слово это не вспомнили. Бесплодие. Изволите видеть, Крыжевич, я в считанные минуты на ваших глазах сделался бесплодным. Вы искали бесплодного человека? Вот он – перед вами, неизлечимо бесплодный человек… И смертник… Теперь умру. Совесть убьет меня. В прямом и переносном смысле… В страшных мучениях… Приходите ко мне на похороны, Крыжевич. Народу много не будет. От силы пара – тройка человек. С дочкой приходите. Если повезет, вы с дочкой вообще одни окажетесь. И помните. Вы – единственный свидетель моего гражданского подвига… Знал, что пропаду, но взял, чтобы прочувствовать и примером своим упредить…
– Взяли что?
– Деньги ваши. Я же пояснил.
– Но если вам этого нельзя, верните, да и все.
– Поздно. Решение принято, поступок совершен, бездна разверзлась. Не заглядывайте в нее. Мне уже можно – вам нельзя. Не хотите же вы дочку сиротой оставить. Вот теперь мое положение хуже вашего. Вот что такое игра… А вы, Крыжевич, в рубашке родились. Впрочем, новичкам всегда везет. Неоспоримый факт.
– А вам самому не хотелось бы заиметь сынишку?
– Как?
– Сынишку заиметь.
– Сынишку?
– Сынишку, сына, наследника.
– Будущего спутника в скитаниях, молодого друга, что закроет глаза?.. Я погибну приблизительно через неделю. Может быть, чуть раньше. Думаете, успеет подрасти? Вы же о своем младенчике толкуете?
– За неделю – вряд ли, конечно, подрастет.
– А если я две недели протяну? У меня травы целебные собраны.
– Маловероятно.
– Думаете?
– Маловероятно.
– Не знаю, не знаю. Мне бы взглянуть на вашего младенчика.
– Так он у меня с собой.
– Так и знал! Вот вы мне не поверите, а я так и знал! Ну же, скорее, где он там у вас, доставайте!
Крыжевич расстегивает пальто, шарит рукой за пазухой. Тщетно. Буквально на глазах волосы его обильно покрывает седина, из носа по ниточке сочится кровь, – Непостижимо!
– Что такое?
– Нет младенчика.
– То есть, как нет?
– Нет, будто и не было… В газету был завернут, подвязан лямкой туго… Я проверял, то и дело проверял. Дома проверял, из дома вышел, проверял, пока шел, проверял, то и дело проверял. Не может быть.
– Не может быть.
– Не может быть.
– А вы, часом, не шарлатан, Крыжевич?
– Не может быть.
– Вы же погубили меня, Крыжевич! Кто научил вас этому?
– Выпал. По дороге выпал. Выскользнул, ускользнул, проснулся и бежал.
– Вы же не меня, вы мечту разрушили, Крыжевич! Будущее разрушили, Крыжевич!
– Не может быть.
– Кто послал вас?
Крыжевич срывается с места, бежит, спотыкаясь. Слабеющий голос сливается с порывами ветра, – Я найду его, слышите, я, во что бы то ни стало, найду его…
Горбунок ложится в снег, сворачивается клубочком, – Ай, да Крыжевич. Убил, и был таков. Всех убил. Младенчика убил, дочь свою убил, себя убил, меня убил, и был таков! Ай, да Крыжевич. Убил, и был таков. Убил, и был таков. Убил, и был таков.
36. Стравинский С. Р. Рыбы