Читаем Стравинский полностью

чрез Царств и птиц не важно лишь бы мимо

чрез кот клубком и нас куда-то мимо

пичуг и небосвод всегда страшатся

прозрачности и тишины


34. Крыжевич. Монпансье


Сергей Романович проснулся от того, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, сопение, еще какие-то осторожные округлые звуки. Некоторое время он лежал, притворяясь спящим. Довольно скоро правая рука стала предательски затекать. В голове застучали молоточки. Смутная тревога, верная спутница похмелья, заворочалась под ложечкой. Почувствовав, что дольше так продолжаться не может, Стравинский резко повернулся, отбросил одеяло. На стуле подле кровати, безвольно опустив плечи, сидел как будто потерявший в размерах Крыжевич, вымученно улыбался и сосал леденец. Всегда голубые глаза его, подернувшись влагой, сделались пасмурными, серыми. Небритый, со свисающей к кончику носа серебряной прядью и коробочкой монпансье в руках еще вчера моложавый и строгий отец теперь напоминал старушку на паперти. Гость не спешил начать разговор, и немая сцена показалась Стравинскому вечностью.


Наверное, он ждет от меня каких-то объяснений, – подумал Сергей Романович. – Но мне совсем нечего сказать. И я не желаю ничего говорить. Да и не знаю, что сказать. И вовсе не обязан. Разве что случилось несчастье? Но я не знаю, какое именно несчастье случилось. И мне теперь нельзя несчастий. В теперешнем состоянии я не тот, кто может утешить, подбодрить. Какая глупость требовать утешения от человека, который спит и невозможно болен к тому же. То, что со мной происходит – болезнь, иного слова не подобрать. Всякое иное слово, эпитет – это не понимать, не желать понять. Всякий иной эпитет – целенаправленное унижение и ложь. Теперешнее положение мое – сумеречная болезнь. Каюсь, позволил себе накануне, но поводом тому вселенская тоска. И тоска не от того, что выпил, но выпил от того, что тоска. Такая же болезнь как оспа или проказа. Намного хуже ангины и грудной жабы. Особенная болезнь, коварная, неповоротливая и скользкая. В любое мгновение может случиться удар. Апоплексический или другой. Только начинаю успокаиваться, потеть. Мне теперь волновать нельзя ни в коем случае. Пару раз во сне сердце замирало. О, это такие звоночки! Как на театре. Второй звонок, третий звонок. Два уже было. Дальше – известно что. Но кого это заботит, кроме меня самого? Вампиры, хищники, мясники, китобои, собачники, каннибалы. Ходят и ходят. Вот зачем он пришел? Что ему нужно от меня? Разве не видит он моей катастрофы? Что всем им нужно от меня? От меня уже ничего не осталось. Туманность, больше ничего. Немного кислой влаги на подушке, больше ничего. Хочу быть один! Хочу спать, слышите вы? Сейчас снова лягу и отвернусь к стене. И что угодно со мной делайте. Пить ужасно хочется. Пойду, напьюсь, и немедленно лягу. Во рту Кулундинская степь. Напьюсь, если получится добраться до водопоя. Если удастся.


Превозмогая слабость, стиснув зубы, Сергей Романович, в глазах шутихи, поднялся, подошел к столу, припал к носику чайника, сделал несколько судорожных глотков. Руки не выдержали, чайник с мертвенным лязгом грохнулся и покатился, орошая пол черными кляксами. Едва Стравинский успел добраться до кровати, как комната опрокинулась вверх дном, и мертвенный Крыжевич вместе со стулом вознесся куда-то под потолок. Еще странно, что леденцы не просыпались из его коробочки.


Похоже, что падение чайника, точнее, произведенный этим падением шум, побудил гостя выйти из летаргии, – Вы меня, конечно, безусловно, простите, уважаемый, уважаемый Сергей Романович… Не думайте, я все вижу. Вижу, как вы недомогаете, но дверь была открыта, а выбора у меня нет, ибо дело мое, прямо скажу, касается жизни и смерти и не меньше… Так что я решился. И, не смотря на тяжелую болезнь, прошу выслушать меня, отца своей дочери, и, по возможности, ответить на его, мои вопросы… Волнуюсь и сбиваюсь, ибо всерьез озабочен тем обстоятельством, что не смогу получить от вас ответов. Так что ответов может и не оказаться. Знаю, насколько вы погружены в себя и не только. В частности теперь, когда пребываете в особенном сне и упадке. Но иного выхода не вижу, так как решение нужно принимать безотлагательно, твердое, по возможности, решение… Либо отказаться от него, что тоже поступок… Речь, как вы, наверное, уже догадались, пойдет о моей дочери Юленьке. Верю и надеюсь, что вы ее помните, так как расстались, с ее слов, совсем недавно… Вас не смутит, если я буду сосать леденцы? Это единственное, что хоть как-то утешает меня… Прежде я курил, и помногу, но с этим покончено, навсегда… Впрочем, сигарет я тоже купил по дороге, так что если не справлюсь при помощи леденцов, возможно закурю… Вы не будете возражать, если я закурю?.. Да, пожалуй, прямо теперь и закурю.


Перейти на страницу:

Похожие книги