Страж

Да только зря это. Посторонних тут не было. Сегодня вечером начинался праздник святой мученицы Аглаи. В церквях пройдет всенощная служба, но никто из них туда не пойдет. Всю ночь и завтра весь день люди будут тянуться в этот трактир, заказывать еду, горячий взвар или холодный компот и ждать, когда к ним подойдет матушка Аглая. Она была их святой, их матушкой. Сегодня все они ее детки, и она не сомкнет глаз, пока не уйдет последний из них. А после, с сердцем, переполненным нежностью и счастьем, уснет и проспит до следующего утра. А потом… все опять вернется на круги своя и начнется ее привычная жизнь.

Очень скоро женщина позабыла о сыне и пошла по залу, подходя то к одному, то к другому столу. Она спрашивала одних, пеняла другим, брала на руки детей и младенцев, которых матери с готовностью ей протягивали. И от этого все светились радостью, охотно подставляя ей свои щеки и бороды, чтобы она могла их потрепать, как когда-то в детстве. Некоторым доставались и легкие подзатыльники, но они покорно опускали головы и были рады, что их не обделили вниманием.

Самое удивительное — в этот момент в глазах матушки Аглаи были любовь, счастье, ласка, нежность… и ни капли безумия. Она вся лучилась довольством, потому что ее детки пришли ее навестить.

— Как дела, Георг? — отпив из кружки и разочарованно скривившись — там было отнюдь не вино, — поинтересовался Рем.

— Налаживаются понемногу.

— Слышал, твой отряд опять в силе и почете.

— Есть немного.

— Ты того… Завязывал бы с этим. Ну что смотришь? Эдак и сложишь голову за клятое серебро.

— И это говоришь мне ты? Сам ведь по кромке ходишь.

— Я… Я другое дело. Если любого из нас настигнет смерть, матушка Аглая будет искренне нас оплакивать, как своих детей, но если убьют тебя, она просто умрет от горя.

— Значит, я постараюсь, чтобы этого не произошло.

— Оно того стоит?

— Стоит. Понимаешь, поначалу я хотел романтики, а теперь не могу без риска и бушующей в жилах крови. Скисну я со скуки.

— Да, в этом мы похожи.

— Матушка опять была в трущобах? — с нескрываемой тревогой спросил Георг у друга детства.

— Ты на этот счет не беспокойся, — тут же вскинулся тот. — Никто и не подумает ей навредить. Скажу по секрету: если кто хочет без опаски ходить по городу, то может пристроиться с ней и следовать неподалеку. Никто из лихих не посмеет напасть в ее присутствии.

— Твоя работа?

— Не только. Люди так постановили, и еще до меня. Мы лишь поддерживаем тот порядок.

— Ясно. Ну, за встречу.

— За встречу, — тяжко вздохнув и подняв кружку с компотом, произнес Рем.

Вскоре после ухода Жерара в трактир вошел неприметный и очень общительный паренек. Он легко нашел себе собеседников. Хотя он был неместным, но веселый нрав и благодушное настроение посетителей позволили легко наладить беседу. Не забыл он посплетничать и с трактирщиком, поведав несколько забавных историй и выслушав рассказы других. Барон Гатине срочно восполнял пробел в знаниях. Раньше он интересовался лишь новоявленным и многообещающим командиром наемников, пришла пора собрать куда более обширную информацию.

— Жерар, прекрати метаться по комнате, словно зверь в клетке. Сделай милость, присядь, а то мне вино не лезет в глотку, — недовольно скривился Волан.

Неудовольствие мастера легко объяснялось отсутствием его любимого напитка. Виренское благополучно осталось в погребах барона, а планы купить его в Хемроде не увенчались успехом. Весьма редкий товар — виноградники не особо крупны и обеспечить все растущую потребность в этом напитке не могут. Зато цена на него значительно подскочила. Еще бы, при таких-то запросах! Вот и приходилось довольствоваться тем, что было.

— Кто бы мог подумать… Кто бы мог подумать… — пожалуй, уже в сотый раз произнес барон. Он уперся в стену, развернулся и зашагал в другую сторону.

— Ты можешь объяснить, что тебя так сильно волнует? Ты просто сам на себя непохож. Даже когда лежал истерзанный в той камере — и то был куда спокойнее.

— Хм…

Носить в себе все, что так его угнетало, нет никаких сил. Ему необходимо с кем-то поделиться. Наверное, он все же стареет. Барон взял стул, приставил его вплотную к тому, на котором восседал темный, и, устроившись поудобнее, припал к уху Волана. Они были не в его столичном доме и не в замке, где имелись помещения, в которых он мог говорить без опаски. Эта гостиница никак не внушала доверия, а потому все сказанное могло оказаться достоянием чужих ушей. Мастер прекрасно это понимал, а потому безропотно остался сидеть, обдаваемый жарким дыханием своего собеседника. Но уже после первых слов он оставил все мысли о неприятных ощущениях, вызванных теснотой. Да бог с ним! Тут такое…