Страж

Аманда

Карл

– Аманда Адеркас, в девичестве Бренлау, вы обвиняетесь в колдовстве, противной богу связи с Дьяволом и отравлении собственного мужа, достопочтенного Энриха Адеркаса! – визгливым голосом прокричал секретарь суда.

Тоненькая девушка в грубой рясе, накинутой поверх шелковой камизы, подняла усталые зеленые глаза и снова их опустила.

Карл – старший инквизитор Бамберга – поморщился. Угораздило же графа Адеркаса жениться второй раз на такой… Рыжая, зеленоглазая, тонкая, как веточка, девушка потрясающей красоты. Наверняка метла выдержит ее вес, да и в печную трубу пролезет…

Пока секретарь зачитывал список обвинений, помимо убийства престарелого мужа, Карл разглядывал свидетелей обвинения. Ожидаемо. Младший сын и невестка покойного Адеркаса. Старший унаследовал майорат, ему нет дела до вдовьей части мачехи. А вот младший решил, что отец ущемил его, отделив треть немайоратного состояния вдове. И подал жалобу, да не куда-нибудь, а в инквизицию!

Старый инквизитор прикрыл глаза. Как объяснить этим идиотам, что инквизиция не занимается убийствами? Только еретиками! Вот если бы молодая графиня Адеркас поддерживала лютеранскую ересь… Или еще хуже – служила черному культу…

– В качестве свидетеля вызывается служанка покойной графини Гертруды Адеркас Ханна!

«А вот и недовольные», – Карл кивнул головой, отмечая логично выстроенное обвинение. Наверняка молодая графиня привезла в замок собственную камеристку, и старая получила отставку. Возможно, ее перевели на более простую работу, а то и на кухню. Вот она и накопила злобу на молодую хозяйку. А младший Адеркас не упустил момент.

Немолодая длинноносая служанка в туго накрахмаленном чепце вышла к свидетельскому месту и, брызгая слюной, принялась обвинять молодую графиню во всех смертных грехах. Карл поморщился. Девчонка не реагировала – похоже, уже запугали. А может, брат Вульф уже «поболтал» с ней в пыточной, хотя до вынесения обвинения это было запрещено.

– К мессе она не ходила! До обеда спала! И ладаном покои свои не окуривала! И милостыню подавала только тем, кто соглашался в храмовом дворе дорожки подметать!

Инквизитор вновь поморщился. Все бы так милостыню подавали! А то развелось прихлебателей, ленящихся помочь с уборкой листвы или снега!

После истеричной служанки на место свидетеля вышел управляющий графа. Он отвечал осторожно. Молодая графиня жила в замке Адеркас меньше месяца. Граф болел давно, но кто-то ему нашептал, что женитьба на юной девице поможет справиться с болезнью, вот он и высватал себе старшую дочь у Бренлау. Знал, что род обеднел, и девицу отдадут охотно, чтобы младшим приданое справить.

Плохого управляющий не сказал ничего – ибо был осторожен, опытен и очень дорожил своей шкурой. А почему хозяйка к мессе не ходила? Так в первую неделю ходила – вместе с мужем. Во вторую он заболел и не отпускал ее от себя. На третью ему совсем худо стало. А там уж и преставился. А как же благородной мефрау на мессу пойти без траурного платья? А белошвейки не поспели… Да, вот не поспели. А кто белошвейками в замке командует? Так бывшая камеристка покойной графини, Ханна!

Карл нахмурился – дело не стоило выеденного яйца! Но тут на место свидетеля ступил младший Адеркас и понес такую чушь, что измученная графиня вскинулась, словно не веря, что вот этот щеголеватый господин, который ей кланялся, насмешливо величал «матушкой» и «госпожой графиней», теперь обвиняет ее в смерти отца и подделке завещания! А подкупленные им слуги хором поют: «не мог граф просто так жениться на этакой пигалице! Околдовала! Очаровала!»

На обвинение в колдовстве встрепенулся брат Пфальц. Ох, любил он колдунов пытать! Сразу открыл узкие, заплывшие глаза и оценил хрупкую фигурку молодой графини. Вздохнул. Брату Пфальцу нравилось ломать крепких мужиков, а этой фитюльке покажи «чертову флейту» или щипцы для вырывания ногтей, и она признается в чем угодно…

Наконец настал черед высказаться и самой обвиняемой.

– Аманда Адеркас, признаете ли вы свою вину? Раскаиваетесь ли в совершенных грехах? – все так же визгливо и явно наслаждаясь происходящим, вопросил секретарь судьи.

Девушка, словно только проснувшись от вязкого и томительного сна, встрепенулась. Подняла лицо, чтобы взглянуть на судью. Облизнула пересохшие губы.

– Перед всеми собравшимися здесь, над могилой моего усопшего мужа и перед лицом Господа Бога нашего – я клянусь! Клянусь, что не убивала Энриха Адеркаса! Меня оклеветали, Ваша Светлость, и я молю вас выяснить правду… – ее голос становился все тише и тише под тяжёлым, словно пушечное ядро, взглядом судьи.

– То есть вы утверждаете, что все эти благочестивые люди врут? Считаете, что все они не побоялись намеренно исказить правду? Быть может, вы скажете, что сам Дьявол вложил в их уста эту ложь, чтобы оклеветать вас?

Искра надежды, теплившаяся в зелёных глазах, потухла под толстой пеленой страха.

– Выходит, что либо вы лжете, чтобы избежать наказания за содеянное, либо вы предполагаете, что Сатана помутил рассудок стольким праведным и достопочтенным людям, лишь бы только подставить вас. И зачем бы Дьяволу устраивать такое, если он не положил на вас глаз, если вы действительно так чисты и непорочны перед глазами Господа, как вы утверждаете?

Толпа одобрительно загудела в ответ на пламенную речь судьи. Карл лишь поморщился – он видел так много процессов, что уже мог с уверенностью сказать, когда судейское красноречие было сдобрено взяткой обвиняющего, словно пасхальный крендель маслом.

– Итак, Аманда Адеркас, я спрашиваю вас: вступали ли вы в какие-либо связи с Сатаной? Возносили ли ему мольбы, приносили ли жертвы? Просили ли нечистого даровать вам магические силы?

– Нет! Я не делала ничего из этого!

– Именно так сказал бы любой прислужник Дьявола!

Младший сын графа, не сдержавшись, ухмыльнулся.

– Я постановляю пытать подсудимую до тех пор, пока мы не выведаем всю правду!

По толпе прокатился рокот, тут и там звучали возбужденные охи и ахи. Лицо Аманды стало словно фарфоровая маска, белое и недвижимое. Собравшиеся зеваки начали расходиться, а молодую вдову толчком направили в сторону камер.

В следующий раз Карл увидел девушку привязанной к стулу. Её рука была зажата в тисках «испанской перчатки».

– Позаботишься тут о графине, брат? – спросил брат Пфальц скучающим голосом.

– Да. Иди отдохни, брат, – отозвался Карл, благословляя верного слугу церкви.

Карл подошел ближе к девушке. Ее щеки были залиты слезами, глаза покраснели, и веки опухли, но даже это не скрывало юной, почти еще даже детской красоты. Старому инквизитору было жаль несправедливо оговоренную девушку.

– Признайся, что ты ведьма.

Хриплым от криков, дрожащим голосом Аманда прошептала:

– Я не ведьма. Я не убивала мужа, я невиновна… – она повторяла, словно проговаривая текст молитвы, произнося слова, но сама уже не слыша их смысла.

– Дура! Признайся, нет тут другого пути, и все тут.

Девушка посмотрела на него несколько более осмысленно, удивленная словами и интонациями, которые предыдущий инквизитор явно не использовал.

– Неважно, убивала ты мужа на самом деле или нет, – Карл со вздохом опустился на стул. – Тебя уже обвинили в колдовстве. Теперь тебя будут истязать, пока ты не признаешься. И чем быстрее ты признаешься, тем меньше тебе придется страдать, прежде чем твоя душа наконец отойдет к Богу.

Карл и сам не знал, зачем это все говорил. Почему такой черствый старик, как он, вдруг проникся сочувствием и жалостью к этой зеленоглазой пигалице? Почему пытался ей помочь, облегчить долю?

Инквизитор снова посмотрел на ее лицо. Бледное, словно молоко, слегка присыпанное веснушками, обрамленное копной длинных рыжих волос, завитых в колечки. Ей бы не сидеть в темном, воняющем кровью и страхом застенке, а гулять по полю среди цветов, или кататься на лошади, или читать книгу, сидя у заснеженного окна…

Что-то в сухом и, казалось бы, мертвом уже сердце старика екнуло, зашептало настойчиво «защитить», «спасти», «уберечь».

Аманда всхлипнула отрывисто от боли. Карл оглядел ее зажатую в тиски руку, а затем заметил, что нога девушки уже была облачена в «испанский сапог». Черт, брат Пфальц времени не терял. От сдавливания суставов и мышц конечность опухла, еще сильнее врезаясь в металлические обручи. Как долго она тут сидит? Шесть часов, больше? И все еще не сломалась и не потеряла сознание.

– Признайся!

– Н-нет. Я не делала этого. Я-я не… – шепот Аманды становился все тише, пока не исчез вовсе. Девушка наконец потеряла сознание.

Карл осенил ее крестным знаменьем и принялся раскручивать пыточные приспособления, странно успокоенный тем, что ей не доведется страдать от снятия всего этого железа. Когда кровь возвращается в пережатые обручами конечности, это вызывает боль не меньшую, чем от самой пытки. Закончив, старый инквизитор пошел доложить о «чистосердечном признании» подсудимой.

К утру на площади уже установили столб и приготовили хворост и солому. Безработные зеваки околачивались неподалеку в ожидании зрелища.

Ближе к полудню судья, палач, младший сын почившего герцога и приличная толпа зрителей собрались вокруг будущего костра. Карл спустился в пыточную, чтобы привести «ведьму» на эшафот.

Аманда бредила. Быть может, боль, отчаяние и страх за ночь окончательно помутили ее рассудок. А быть может, нога, слишком долго пережатая в тисках, отравила ее, с кровью разнося яд по телу. Увидев вошедшего, девушка заметалась, бормоча о том, что она «уже умирала на костре, ей нельзя туда снова», и что «Страж нашел ее слишком поздно, ах, слишком поздно», и «она ведь вела праведную жизнь, за что же Бог послал ей такие страдания?».

Когда Карл склонился над лежащей на лавке девой, намереваясь вынести ее на руках, Аманда вдруг обняла лицо инквизитора ладонями, словно не чувствуя боли в раздавленных пальцах. И улыбнулась так тепло и нежно, словно они всю жизнь, а может, и не одну, знали друг друга, а не встретились только вчера на суде.

– До следующей встречи, мой Страж, – прошептала Аманда. И перестала дышать.