Страж

Мария всхлипнула, фонарь в руке Хунса задрожал, я мрачно кивнул. Окулл рядом, зато погони можно не ждать. Ни один умалишенный, кроме нас, не сунется сюда. Минут через двадцать уклон кончился, пол стал ровным и мягким, заросшим мхом.

– Ты солгал мне, – пришел из мрака зловещий шепот. – Я выпью твою душу, лживый страж.

Ганс и Мария не услышали слов, зато мы с Карлом переглянулись.

– Я задержусь, вы идите, – сказал я ему.

– Это глупо.

– Впереди узкий проход, сам посмотри. Через него можно лишь протискиваться, и мы будем как толстые крысы в норе. Обороняться здесь невозможно, она прикончит нас поодиночке, стоит только туда залезть.

– Чудесно. Тогда ты полезешь, а я останусь.

– Не выйдет.

– Ты уже достаточно сделал!

– Я с радостью бы уступил тебе свое место, но ты ее задержишь ненадолго. Я помню, что случилось в медных шахтах, и ты это помнишь и знаешь, кто прикончил ту тварь. В прошлый раз ты не справился. Сейчас все еще хуже. Этот окулл, по сравнению с прошлым, все равно что щука против пескаря.

Он знал, что я говорю правду и что сильнее и опытнее, чем он.

– Я их выведу и вернусь, – наступив на горло своей совести, наконец, сказал Карл.

– Как пройдете коридор, дай мне знать, – попросил я, забирая у Марии фонарь.

– Слушай, я хотел тебе сказать насчет Хартвига, – произнес страж.

– Не сейчас, – попросил я его. – Иди.

Он сумрачно кивнул и кинул на землю фигуру. Это была долгая работа, он должен был создавать ее не меньше двух месяцев, трудясь ежедневно, напрягая память, чтобы не ошибиться. Грандиозный высасыватель силы, но окулла способный задержать лишь на несколько секунд.

– Надеюсь, я трудился не зря, – произнес он, прежде чем скрыться в проеме.

– Да храни вас святые, страж, – сказала Мария, уходя следом.

Хунс просто кивнул, и я остался один, слушая, как затихают их шаги.

Я внимательно смотрел во тьму пещеры, но, даже несмотря на это, едва не пропустил ее появление в свете фонаря и вскинул навстречу кинжал.

– Благородный страж. И глупый, – сказала душа. – Думаешь, это меня остановит? Сынок напускал на меня того стража, что создавал для меня клетку. И где тот теперь? Его кости давно побелели.

Мои глаза едва успевали следить за ее перемещениями. Размытое, белое пятно лица, черные росчерки когтей. Я прижался спиной к стене пещеры и услышал позади себя гул и грохот.

Окулл визгливо расхохоталась:

– Интересно, кто это был? Девчонка, слуга или твой ненаглядный дружок по ремеслу? Кто из них угодил в старую ловушку, которую построил дед моего мужа, защищая замок? Столько лет прошло, а она все-таки сработала!

– Рано веселишься тварь!

Я вышел вперед, отвлекая ее от рисунка на полу. Если только она почувствует его, все мое преимущество сойдет на нет. Душа метнулась ко мне, я отклонился, слыша, как взвизгнул рассеченный когтями воздух, атаковал в ответ, поразив лишь пустоту.

Ее жутковатый смех двоился и троился, эхом разлетаясь по пещере, и я бросился бежать прочь, во мрак.

– Не уйдешь, глупый страж!

Окулл начала преследование, так что мне пришлось полностью выложиться в беге. Заложив круг, рискуя споткнуться, я понесся в обратном направлении, на свет фонаря, «крича от ужаса». Душа, слишком увлеченная погоней, поверила в спектакль. Она не думала ни о чем, лишь бы достать меня. Так что когда я оказался в кругу, окулл бросилась на меня, наступив на фигуру. Она заверещала, теряя скорость. Я кинулся ей навстречу, уклонившись от медвежьего удара когтистой лапой, и ткнул в душу кинжалом. От силы, хлынувшей в клинок, у меня заложило уши, а пещера закружилась и встала на дыбы. Не удержавшись на ногах, я упал на четвереньки, выронив клинок и пытаясь справиться с бушующей во мне чужой силой.

Вопль окулла все еще звенел у меня в ушах, бок дергала острая боль, и рубашка быстро намокала. Я машинально дотронулся до него, охнул, посмотрел на окровавленную ладонь. Тварь все-таки задела меня. Ее когти оказались слишком быстрыми и острыми, чтобы я сразу почувствовал ранение, но кровотечение было сильным, а рана, вне всякого сомнения, глубокой и серьезной. Несмотря на холод в подземелье, я скинул разодранную куртку, снял рубаху, разодрал ее на лоскуты. Времени было в обрез и оставалось лишь жалеть, что у меня нет при себе моего саквояжа. Я надергал мха, сколько смог, стараясь не терять сознания, приложил к ране, затем перевязал лоскутами. Примитивный заговор, которому научила меня Гертруда, почти не дал никакого проку, мои способности к магии были нулевыми.

Потом накинул куртку, осторожно застегнув все пуговицы, встал, взял фонарь, не обращая внимания на головокружение и пульсирующую боль в ране, и двинулся в узкий проход, туда, куда тек ручей. Довольно быстро я понял – идти дальше бесполезно, ледяная вода прибывала, что указывало на то, что дорога впереди завалена. Фонарь вырвал из мрака стену камней. Я покричал, но это оказалось бесполезно. Карл и его спутники не отвечали. Надо было возвращаться.