– Все в порядке, Мартин, тебе нечего бояться. И больше тебе ничего не нужно говорить. Ты со всем замечательно справился. Тебе нечего бояться... Ты в полной безопасности... А сейчас мы вернемся. Вернемся в сад. Вернемся в библиотеку. Ты опять лежишь в гамаке. Спокойный, расслабившийся, спокойный... Теперь можешь здесь немного отдохнуть.
Настала долгая пауза, и магнитофон воспроизвел только мое глубокое и равномерное дыхание.
Книга вторая
Белая коробочка
1
Виски, однако, не пошло впрок, поэтому я попытался перелить его из стакана в бутылку. Большая часть напитка в итоге оказалась на ковре миссис Ломбарди. Тут я и заметил, что у меня дрожат руки. Сомервиль сказал, что «минимальная реакция» может иметь место.
Сейчас я лежу в постели и жду, когда сработает снотворное.
Дрожь перешла теперь на мое левое веко, впрочем, едва заметная: я только что сверился с зеркалом.
Надо выйти купить что-нибудь поесть: у меня во рту ничего не было с самого завтрака, но просто нет сил. А сама мысль о том, чтобы посидеть в одиночестве в каком-нибудь ресторанчике по соседству... ну, скажем, в том греческом, на Макдугал-стрит, в который Анна затаскивала меня всякий раз, стоило нам оказаться в окрестностях Вилледжа... Там наверняка спросят, почему ее со мной нет, может быть, даже вежливо осведомятся о том, как поживают наши собачки... Вот
Я не разговаривал и не виделся с Анной уже шесть дней – самый длительный перерыв за все годы брака.
Пока у меня не начали слипаться глаза, займусь-ка я заметками о сегодняшнем сеансе.
Что касается гипноза... Да насрать на это, я прекрасно помню, что произошло, да вдобавок все еще записано на кассете. Сомервиль дал мне ее, буквально втиснул в руку. Он посоветовал несколько раз прослушать ее – может быть, сказал он, это мне кое-что подскажет. Он даже одолжил портативный «Сони».
Пребывать в состоянии гипноза не так уж скверно. В каком-то смысле даже приятно – как будто тебя в шутку забрасывают мелкими камешками. Но факт остается фактом: ничего путного из этого сеанса не вышло. Попытка Сомервиля проследить мои «видения» до их источника окончилась полной неудачей.
Сегодня утром я разговаривал по телефону с Хейвортом. Я спросил у него, не стоит ли мне все-таки попробовать связаться с Анной до ее отъезда в Европу в эту субботу. Но он сказал, что она, несмотря ни на что, не готова со мной встретиться. Данное «несмотря ни на что» должно звучать для меня обнадеживающе.
Я понимаю, что Хейворт делает все, что в его силах, чтобы не дать нам встретиться. Не то чтобы я обвинял его в этом – он уверен, что действует в ее интересах, это ясно. По мнению Сомервиля, чем дольше мы с Анной будем воздерживаться от встречи, тем болезненнее она будет. Я чувствую, что он прав. Я сказал, что мне очень
Одному Богу известно, как я по ней тоскую.
Здесь жарко. Виски, пролитое на ковер, воняет на всю комнату. Мне нужно подышать свежим воздухом. Может быть,
Но голода я сейчас не чувствую. И слишком устал, чтобы куда-нибудь идти. И веко у меня все еще дергается, хотя и чуть меньше. Я чувствую себя хорошо. Я расслаблен.
Сомервиль особо подчеркивал: «Прослушайте кассету и скажите мне, что вы об этом думаете».
– Прослушайте, – сказал он. – Прослушайте.
Но его «Сони» стоит на столике у окна, и с постели до него не дотянуться.
Никак не дотянуться.
Долгое время я лежал не шевелясь и осматривал комнату. Свет был включен. Я лежал одетый. Блокнот и авторучка находились в постели возле меня. Должно быть, заснув, я их выронил. От авторучки на простыню натекла небольшая клякса.
Я был несколько встревожен, помня о том, что произошло здесь прошлой ночью. Но на этот раз я спал без сновидений. Сам не понимаю, почему вдруг проснулся. И в уборную мне не хочется. Наверно, меня разбудил свет.
Я выключил его и попытался опять заснуть.
Лежа во тьме, я почувствовал, что, кажется, забыл что-то сделать. Почувствовал какую-то неуверенность.
На следующей неделе предстоит важное совещание. Мне надо сделать доклад на тему о необходимости отказа от выпуска больших компьютеров и перехода на изготовление маленьких и дешевых карманных процессоров. Этот доклад будет иметь определяющее значение в моей служебной карьере. Еще неделю назад я был всецело поглощен мыслями о нем. А сейчас я к этому совершенно равнодушен.