Страж Арконии (СИ)

Король протянул ему дрожащую немощную руку, пытаясь что-то сказать. Из его губ не вылетело ни звука, но Бланк понял, что это была мольба о прощении. В ярости принц рубанул ладонью воздух. Черный дым взвился и пропал. Зверьки, так похожие на Мику, брызнули врассыпную. Бланк обессиленно рухнул у горельефа. По его лицу текли слезы, но он не замечал этого, все повторяя и повторяя, как заклинание: «Почему, почему вы это допустили?»

* * *

Энай поднимался по тропинке вверх по склону. Его пустой взгляд был направлен куда-то перед собой, и Тейе показалось, что веди эта тропинка хоть в разлом, хоть в пасть чудовищу, Энай все равно бы не остановился и не свернул. Будто ничего в мире больше не осталось, будто он шел в никуда.

С вершины холма открывалась жуткая картина. Гигантская трещина все ползла и ползла к границам. Лава, потревоженная камнями у Храма, водопадом устремилась вниз, переливаясь через края разлома, опаляя землю на сотни метров вокруг. Деревушки ани, города людей — все, что попадались на ее пути, — были разорваны в клочья и охвачены огнем. Рыжее зарево повисло над Арконией.

Резким рывком Энай сорвал со своей шеи медальон в виде арконита.

— Будь проклят… — замогильным голосом сказал он. — Будь проклят тот день, когда я принял тебя!

С такой силой, словно вся его боль была заключена в этом движении, Энай швырнул медальон. Тот лишь на мгновение блеснул, отражая всполохи пожаров, и с тихим печальным звоном ударился о камень где-то в темноте.

Мужчина вдруг всхрипнул, схватившись за сердце, и пошатнулся. Но не упал — оперся о дерево, приходя в себя.

— Ненавижу, — прошептал он.

Тейя, осмелившись подобраться поближе, увидела его искаженное безутешным горем лицо.

— Пап, — дрожащим голосом позвала Тейя, зная однако, что он ее не слышит. Да и что она могла ему сказать, как утешить?

На сухой песок из его глаза упала слеза. А в следующий момент Энай окаменевшим взглядом снова смотрел сквозь ани в никуда. Он оттолкнулся от дерева и пошел — к краю вершины, шатаясь, будто раненый, и прижимая руку к груди.

— Пап! — крикнула ани, испугавшись, что тот сейчас упадет.

Но он просто пропал, будто его и не было.

— Не бойся, — как всегда неожиданно раздался голос Ийена. — Ты ведь знаешь, что он выжил. Похоже, твой друг спугнул мори.

— Мори?

— Души смертных, что остаются здесь воспоминаниями. Это и есть мори. Вы встретили их внизу.

— Эти зверьки, — догадалась Тейя и тут же спохватилась: — А Мика, она?..

— Кайна, — ответил гардант. — Она была не из них. Когда погибшие здесь поняли, какую чудовищную ошибку совершили, они раскаялись и попросили меня вернуть ее к жизни. Взамен они согласились стать воспоминаниями. Я сделал все, что смог. Но сегодня утром она сама решила стать мори. Только ее воспоминание могло показать вам, почему Сэйгерен покинул арконцев. Она хотела, чтобы вы поняли и не винили его.

— Как же так? — с ужасом спросила ани. — Что теперь с ней будет?

— Она останется в Храме, как и остальные.

— Нет! Так нельзя! Что же я скажу папе?.. — Тейя с надеждой посмотрела на Ийена. — Вы можете снова вернуть ее?

— Есть определенные правила, — ответил он.

— Кому-то надо стать мори? Я подойду? Пусть я стану мори вместо нее!

— Я думал, ты хочешь вернуться.

Тейя сразу сникла.

— Да, но… — пробормотала она и обхватила себя руками. — Это было бы нечестно. Я ведь не настоящая его дочка. И приношу только проблемы. А Мика… то есть Кайна… она всегда была лучше. И послушнее. И никогда не расстраивала его. Не то, что я…

— Думаешь, отец захотел бы обменять тебя на нее?

— Не знаю, — буркнула Тейя, смахивая выступившие слезы.

Она бы предпочла не знать этого и впредь. Глупый вопрос, кого бы он выбрал: родную дочь или околдовавшую его ани. Ответ напрашивался сам собой. Даже сейчас, когда Энай не знал, что его дочь жива, он все равно собирался оставить Тейю у ани. Разве не очевидно, что она ему больше не нужна?

— Он выполняет то, что обещал, — сказал вдруг Ийен, как будто прочитав мысли ани.

— Кому обещал?

— Тебе. Закрой глаза, я покажу тебе кое-что.

Тейя повиновалась и почувствовала, как ее лба коснулся лоб гарданта. Неясные, словно покрытые пеленой разрозненные образы складывались в одну картину.