Страж государя

Похоронили царицу. Пётр, не встретив со стороны жены Евдокии должного понимания и сочувствия, тут же наплевал на все условности и ночевать теперь ездил сугубо на Кукуй, к любезной его сердцу Анхен. В одной из комнат домика Монсов для него даже установили отдельную кровать — двуспальную, понятное дело…

Егор очень хорошо рассмотрел царские глаза, когда тот выбегал (навсегда!) из супружеской спальни. Рассмотрел и понял, что именно в этот момент и началась тяжкая дорога несчастной и глупой Евдокии — под чёрный клобук монастырский…

А ещё через два месяца из Вены в Москву прибыл полномочный цезарский посол Иоганн Курций. Встретили посла с пышностью великой, ублажали — как могли, предлагали забавы разные — плотские в основном. Но строгих правил оказался тот посол, уперся, мол: «Желаю с царём Петром лично увидеться!» Объяснили Курцию, что горе нынче у царя — матушка его умерла. Но не унимался противный иноземец, мол: «Тогда буду говорить с Думой боярской!»

Пришлось собирать экстренное заседание думское. Вышел Курций перед боярами, поглядывая вокруг себя гневно и неприязненно, достал старые договора (с Венецией, Римской Империей и Польшей), подписанные ещё прежними российскими Правителями, да и напомнил обязательства русские по договорам тем.

Следовало из этих важнецких бумаг, что если Турция начнёт враждебные действия против вышеозначенных государств (Венеции, Римской Империи и Польши), то Россия обязана учинить ответные воинские действия — против Османской Империи.

Бояре, старательно посовещавшись, начали резонно возражать, мол: «Два раза уже, договора те выполняя, ходили на Крым, воевали его честно. Так что — снимайте ваши претензии необоснованные…»

Непреклонен был посол венский, мол: «Что было ранее — оно и было! А то, что происходит сейчас, — оно и есть предмет для рассмотрения!» После этого Курций подробно рассказал и о событиях прошедшего лета, документы важные — с разноцветными печатями — показал.

Из тех пропечатанных бумаг однозначно следовало, что флот османский, без зазрения всякой совести, нагло захватывает венецианские торговые корабли, янычары турецкие вовсю разоряют венгерские города и сёла, а крымские татары — подданные турецкого султана — очень уж досаждают польским обозам и степным поселениям…

Умело говорил красноречивый Курций: убеждал, стыдил, уговаривал, просил, требовал, умолял… Не выдержали толстомордые бояре, сдались: торжественно подтвердили все старые русские обязательства. А потом хором, предварительно поцеловав кресты нательные, твёрдо пообещали: «Войне — быть!»…

Отбыл важный посол в свою Вену. Из Венеции, Вены и Варшавы стали письма приходить длинные: благодарственные — с одной стороны, торопящие с конкретными действиями — с другой…

Царские верные соратники и сподвижники разделились на два примерно равных лагеря. Русские настаивали на скорейшем и полновесном вступлении в войну с Турцией.

— Негодно будет, если мы откажемся от данного слова! — убеждал грузный и кряжистый Фёдор Юрьевич Ромодановский, лидер «русской партии». — Засмеют нас в Европах, и поделом засмеют! Да и татары эти — столько горя горького принесли нашей земле! Побить их окончательно и навсегда — дело богоугодное…

Лефорт же, духовный вождь «партии европейской», выдвигал такие дельные возражения и аргументы:

— Черноморские порты — никакого торгового значения не имеют нынче. Абсолютно никакого значения! Денег истратим на эту войну с османами — ужас просто, солдат и офицеров положим — без счету… А где выгода? Если проиграем — позор на весь мир! Выиграем — новые расходы: крепости старые ремонтировать, новые ставить… А смысл какой? Смысл любой разумной войны — в ощутимых выгодах торговых… После войны успешной казна должна златом и деньгами наполняться! Выиграли войну, а в казне не прибавилось денег? Знать — проиграли ту войну… Договора, обязательства, честь? Для этих коллизий и существует сия наука — «дипломатия» называется… А вот море Балтийское, это да, это — торговля, это настоящие прибыли и золото…

— Не всё тугой мошной мерить можно! Противна мне твоя, генерал Франц, философия немецкая! — багровел от праведного гнева князь Фёдор Юрьевич.

— Всё надобно мерить только так! — отчаянно брызгал слюной Лефорт. — Ежели — в конечном итоге…

Пётр послушал-послушал эту жаркую дружескую перепалку, насмешливо поухмылялся в свои редкие кошачьи усы и внимательно посмотрел на Егора:

— Чего молчишь, верный охранитель? Думаешь? Вот и поделись-ка с нами мыслями своими высокомудрыми…

Было у Егора, конечно, и своё видение этого момента, но — Контракт, последняя надежда вернуться, хоть когда-нибудь, в свой мир — к обещанному собственному вечнозелёному островку в благословенном Карибском море… Поэтому и ответил — в правильном русле историческом, стараясь при этом и не дать герру Лефорту веского повода обидеться смертельно: