Страж государя

— В той пузатой бутыли, где якорьки, там ромус ямайский. А во второй, Прокофий Савельевич, водка австрийская, грушёвая, крепкая…

— Какой я тебе к свиньям — Прокофий Савельевич? А, ну да, ну да… Иди, братец, иди. Вот тебе рубль серебряный — за усердие…

Глава четырнадцатая Голубые пушки, картошка и ловушка

Они дружно выпили весь ром ямайский, сверху рома — усугубили водкой грушевой, после чего и решили единогласно — что дальше делать.

— А ничего делать и не надо! — подвёл Егор жирную черту под этим разговором. — Чего такого случилось-то? Три польских жулика решили ограбить наших ребят посольских. Да только вот те оказались не робкого десятка: сопротивлялись, даже попытались задержать татей. Ну, убили до смерти всех поляков — в жаркой скоротечной схватке, бывает… Что из того? Вот вам трупы злодеев, забирайте, хороните, Бога ради… К волонтёру Петру Михайлову приставим дополнительную охрану. Главное, что дьяк Прокофий Возницын совершенно никого не интересует! Ещё отпишем князю-кесарю, чтобы «тройника» чаще демонстрировал — всем подряд, включая послов иноземных… Допустим, что нашего Петра Михайлова вороги убьют, всё же. Подумаешь! Честно признаемся, что, мол, это был обычный «двойник», а настоящий-то царь — он на Москве остался, занимается делами государственными, нешутейными…

Все важные и секретные документы были быстро и успешно подписаны. С одной стороны — Великими послами русскими: генералом Лефортом и полковником Меньшиковым Александром Даниловичем, с другой — славным курфюрстом бранденбургским Фридрихом. Царь (он же — Прокофий Возницын) на подписание этих договоров не поехал, мотивируя это следующим:

— Как я подписываться буду? «Возницыным»? Не дождётесь, гордыня не велит мне! А вдруг начертаю: «Царь Пётр»? Что — тоже нехорошо? Не угодишь вам! Вот тогда и скажите курфюрсту любезному, что, мол, дьячок-то занемог — зубами мается сильно… Я же за город отъеду до самого вечера: договорился уже с фон Принцем, постреляем с ним немного из полевых пушек…

Уехал Пётр на стрельбища пушечные — в сопровождении двух опытных и проверенных Егоровых сотрудников, да и пропал бесследно — не вернулся к ночи в Кёнигсберг…

Ранним утром Егор, ругаясь матерно сквозь зубы, трясся в хлипкой карете по местным просёлкам в поисках высокородной пропажи…

— Куда править-то, господин полковник? — искренне недоумевал сидящий на козлах Матвей Солев. — Тут столько дорог и перекрёстков, враз заплутаем!

— Слышишь, гремит дальний гром? — посоветовал Егор через открытое окошко. — Вот и двигай уверенно — на эти звуки. Не иначе, оно там и есть — стрельбище…

Через час прибыли, всё же, на нужное место. Открывшаяся картинка однозначно засвидетельствовала: царь пребывает в добром здравии. В чистом поле в один ровнехонький ряд было выстроено полтора десятка бранденбургских полевых мортир и гаубиц, на различном удалении от пушек были выставлены большие деревянные щиты, для чего-то старательно выкрашенные в жёлто-синюю полоску. Между артиллерийских орудий суетливо перемещалась длинная сутулая фигура в тёмно-коричневой одежде, держащая в руке короткий горящий факел, чуть в стороне застыла пёстрая группка людей, состоящая из сорока-пятидесяти человек.

Вот гаубицы и мортиры — одна за другой, окутались белыми облачками дыма, с двухсекундным отставанием загремела бодрая канонада, три ближних полосатых щита разлетелись в мелкие щепки…

Егор несуетливо вылез из кареты, огляделся по сторонам. Одни пушкари в бранденбургской форме усердно прочищали длинными банниками жерла орудий, другие поливали охлаждающим уксусным раствором горячие пушечные стволы, третьи готовили к следующему залпу новые пороховые заряды, ядра и специальные гранаты, начинённые картечью. Пётр о чём-то увлечённо и запальчиво спорил с фон Принцем, недалеко от спорщиков неподвижно застыли Егоровы сотрудники — с масками вселенской скорби на лицах. Под глазом одного охранника красовался свежий бордово-синий фингал, у другого была наспех перевязана голова.

«Понятное дело! — догадался Егор. — Ребята в соответствии с полученными строгими инструкциями, настойчиво уговаривали царя вернуться обратно в Кёнигсберг. Вот и доуговаривались, бедняги…»

— Доброго здоровья вам, Прокофий Савельевич! — как ни в чём не бывало приветствовал он Петра. — Смотрю, есть успехи? Вона, аж целых три щита, крепких таких, превратились в полную труху!

Царь самодовольно и гордо усмехнулся:

— Да, уже научился попадать метко! Кстати, при камер-юнкере можешь меня величать именем настоящим, он — свой…

— Ты, милый Питер, настоящий бомбардир! — тут же льстиво, на немецком языке, заявил бранденбургский напомаженный красавчик, только небрежно кивнувший царскому охранителю головой — в знак приветствия.

Егор мысленно заскрипел зубами, но удержался от грубого слова, наоборот, спросил очень спокойно, практически елейным голосом:

— Что ж ты, Пётр Алексеевич, ночевать не вернулся в город? Мы уже начали беспокоиться: ночи-то ещё холодные… Не замёрз часом, милостивец?