Страж империи

– Если на то пошло, то одержимый мог и приврать, – сказал Андерс. – Не факт, что он на самом деле выполнил свою часть сделки, я бы даже удивился, если б выполнил. Еще вариант, что одержимый понимает фразу «спасти жизнь» иначе. Например, вывести из комы «овоща», наделив его минимумом самостоятельности на уровне животного… Александер, как именно собеседник сформулировал свою мысль насчет этого?

– Он сказал, что человечество вместо смерти одного и угнетения другого не потеряло ничего, кроме подмены этого «другого». Это подразумевает полное излечение, если речь о коме, конечно же.

– Ладно, допустим, – сказал Михаль, – тогда просто запишем, что дорогой человек оказался при смерти. А вытащил его одержимый или нет – другой вопрос… Хотя чудесное исцеление – хороший признак…

– Вообще-то, есть болезнь, с которой альвы не могут справиться, – внезапно сказал граф. – Это задняя кортикальная атрофия. Кортекс отвечает за движения, дыхание и так далее, но не за личность человека. В этом случае, если больной впал в кому, одержимый может заменить или переделать его кортекс. Даже в случае сильных изменений кортекса, при сохранении функций оного больной как личность может остаться самим собой, ведь лобные доли никто не трогал. Это, конечно, всего лишь моя догадка, как, в теории, это могло бы быть. Одержимые порой лепят причудливейших тварей, но при этом всегда функциональных…

– Логично, – согласился Андерс и сделал пометку в блокноте. – Но я тут подумал… Как одержимый, заменив человека, не вызвал подозрений у окружающих?!! Вот что кажется мне невозможным. Порой они обманывают часовых при перекличке по радио, порой, как это случилось недавно, могут проникнуть даже в банк, или же, как в Варне, входить в нужные двери… Но затем они все равно себя выдают. Влиятельный человек имеет родню, а на худой случай хотя бы слуг. Я допускаю, что со временем он осваивается полностью – но как ему не выдать себя в самом-самом начале?!!

Я прикрыл глаза, мысленно вернувшись в первые мгновения своей жизни, те самые, которые я начал отмечать и запоминать, уже осознавая свое размытое «я». Несколько часов перед этим я просто валялся в чердачной пыли, механически фиксируя образы перед глазами – без мыслей, без страха, без эмоций – пока растерзанные ошметки двух цельных сущностей не перестали трепыхаться в агонии и не начали слипаться в нечто гротескное, но единое. А потом были часы, когда я пытался осваиваться и осмысливать данность, в которой начал свой жизненный путь. К счастью, через пару дней, когда на улице застучали пулеметы, а по лестничной клетке загрохотали сапоги, я оказался в состоянии позвать на помощь, осмыслив такую возможность. Потом были дни в клетке, и лишь к концу пребывания в оной я смог связно и внятно говорить… Врачи восприняли это как последствия тяжелейшего шока – ну а как же иначе, если «рамка» молчала…

– Думаю, у меня есть идея, – сказал я вслух. – Одержимый мог бы, к примеру, симулировать инсульт или микроинсульт или даже осуществить самому себе оный. В случае, если он поглотил разум жертвы без борьбы, он мог бы освоиться куда быстрее, чем в иных вариантах, и придумать такую уловку. Теоретически, конечно.

– Хороший вариант, – сказал Андерс. – После этого он может как угодно долго валять дурака, симулируя медленное восстановление… Так, еще один признак – перенесенное тяжелое заболевание… В принципе, у нас очерчен не очень широкий круг лиц – обязательная вхожесть во дворец и наличие государственного телефона… Всего-то пара-тройка сотен человек.

– Ага, – скептически отозвался Михаль, – всего-то пара-тройка сотен дворян, в чьи семейные и личные дела нам надо сунуть нос. Тяжелая болезнь легко определяется по перерыву посещений дворца и участия в государственных делах. Узнать же наличие тяжелобольного, но чудесно выздоровевшего – ну или не выздоровевшего – родственника будет сложнее. Врачебная тайна, все такое… И сами дворяне такого не афишируют… Но я вот о чем подумал… А что, если это и есть план злоумышленника? Мы исходим из предположения, что цель – Александер и его школа. Но что, если на самом деле план иной? Злоумышленник в разговоре как бы невзначай сливает некоторые признаки – посещение дворца, авторитет, тяжелая болезнь родственника, возможно, своя болезнь – и по совокупности признаков, может оказаться, под эти критерии подпадет некий человек… Который и есть истинная мишень плана.

– Ну и что с того? – хмыкнул я. – Допустим, злоумышленник кого-то подставляет – а толку? Я ведь не брошусь на него с «кишкодером» наперевес. Будет сегодняшний сценарий с тестом Вогта-Ефремова, ошибусь – извинюсь, делов-то. А по врагам подставленного уже можно пытаться найти самого злоумышленника. То есть, он рискует сильно, а шанс добиться своего – невысок… Знаете, есть еще один путь. Не так давно пересекся я с одним бродягой, у которого дар сродни моему.

Я пересказал им встречу с Тариком, эсбэшники переглянулись, а затем Михаль сказал: