Страж морского принца

Джиад, коротко и крепко обняв мальчишку за плечи, чмокнула его в пахнущую сеном макушку, шагнула вперед и прикрыла за собой калитку. К стыду за то, что ни разу не спросила, как парнишку зовут, прибавилось сожаление, что даже отдариться нечем. Не оставлять же близнецовский нож – точно отнимут…

– Спасибо, друг, – повторила она, сжимая в ладони полновесную золотую крону – настоящее сокровище для нищего сироты – и еще раз кланяясь в сторону закрывшейся калитки самым почтительным поклоном – как наставнику или великому благодетелю. – Я бы сказала, что у тебя истинно королевское сердце, но для знакомых мне королей и принцев сравнение с тобой – слишком большая честь.

* * *

– Почему ты ничего не сказал мне, отец? Почему позволил думать, что все обойдется?

Алестар смотрел в потолок, медленно качаясь на теплой струе воды: сегодня его с утра знобило, и Невис, пряча взгляд, посоветовал как можно дольше лежать в теплой ванне. Толку от этого было никакого – и все это понимали, – но хотя бы знобкая дрожь прекратилась, лишь временами напоминая о себе.

– Потому что хотел тебя уберечь, – бесцветным, смертельно уставшим голосом ответил отец. – Спасти от этого знания и выбора. Алестар, но как ты мог?

– Как я мог – что? Отпустить обреченную тобой? А как я мог иначе?

В голове снова плеснула алой вспышкой боль, Алестар поморщился, уже привычно пережидая и зная, что вот сейчас она утихнет, потом вернется, нарастая все сильнее и сильнее, разливаясь по всему телу до кончика хвоста, пока терпеть станет совсем невыносимо. И вот тогда можно просить у Невиса зелье, но никак не раньше, иначе действие обезболивающего закончится быстрее, чем судорога отпустит.

– Как я мог иначе? – повторил он, стараясь выдыхать как можно незаметнее и зная, что отец все равно видит его мучение. – Она же не виновата! Как бы я потом жил, купив избавление такой ценой?

– А теперь? – еще тише спросил отец, качаясь рядом. – Что теперь, сынок? Что будет с тобой?

– Что угодно, – собрал Алестар остатки упрямства, чтобы ответить. – Пусть будет то, что я заслужил.

– Хорошо, – вздохнул отец, протягивая руку и ласково гладя кончик его косы, уже зная, что к голове прикасаться нельзя. – С тобой – пусть. Ты вправе выбирать свою судьбу, как и все мы – королевская кровь Акаланте. Но что будет с городом? Алестар, ты поступил благородно и красиво, но не мудро. Что теперь будет с городом, ты подумал? Я стар и болен, мое время на исходе. Еще немного – и Акаланте останется без владыки. Только королевская кровь может править городом, только нам подчиняется Сердце моря. Или думаешь, мне не жаль эту девушку? Сердце разрывалось – так я сожалел о том, что делаю.

Перед тем, как ответить, Алестар несколько раз глубоко вдохнул, и показалось, что боль немного отступила.

– Сожалел? Тогда зачем делал? Она могла просто остаться моей запечатленной. Тоже не лучший выход, но не смерть же. Я бы вымолил прощение – со временем…

Алестар прикрыл глаза, перед которыми вспыхивали колючие разноцветные звезды, но те продолжали гореть и под веками, больно обжигая.

– Я бы постарался сделать ее счастливой, – выдохнул он. – Или потом нашлось бы средство отпустить. Зачем было – так…

– Потом? Нет иного средства, сынок. И нет времени. Совсем нет.

Пальцы отца, мерно гладящие ему косу – единственная доступная теперь ласка, – дрогнули.

– Я учил тебя владеть Сердцем моря, но главного сказать не успел. Мое время уходит не потому, что я слишком слаб, хотя и это важно. Сердце требует от правителя жизненной силы, горячей крови и сильной любви. Страсть – вот что зажигает в Сердце ответ и позволяет править им. А наше Сердце гаснет, мне все тяжелее управлять погодой и гасить гнев вулканов. Вот почему я разрешил тебе брак с Кассией. Вы так любили друг друга, что я решил: гаснущее Сердце непременно засияет ярче прежнего, отозвавшись вам. Увы, боги были против. Но если бы ты запечатлел кариандскую принцессу, возможно, страсть…

Голос отца прервался, и Алестар повернулся к нему, превозмогая плещущую от макушки до кончика хвоста боль.

– Страсть? Какая страсть, отец! Я ее в жизни не видел… Что, важно лишь запечатление? Отец, тогда это хуже дурмана! А если она дура или мерзавка? Если я ей буду противен или она тоже любит кого-то другого? Отец, нельзя вязать нас, как породистых салту, только ради крови!

Он невольно сорвался на всхлип, дернулся вперед, уткнувшись лицом в отцовские руки, и почувствовал, какие они горячие.

– Я не могу так, – прошептал почти в бреду, чувствуя, как накатывает вместо озноба палящий жар, словно светило вдруг оказалось близко, слишком близко, а море отступило и некуда укрыться от смертельного зноя. – Не могу, не хочу… Ты любил маму! Ты сам говорил, что любил и был любим раньше запечатления! А я… Я просто беда и для семьи, и для Акаланте. Я беда для всех, кто рядом. Сначала Кассия, теперь Джиад. Если бы не я… Теперь из-за меня весь город погибнет? Отец, я не знаю, как все исправить. Я не могу, слышишь?