Страж нации

Справедливость лежит и в основе отношения русского человека к земле. А земледелие, как подчеркивал выдающийся православный правовед А.П. Лопухин, «только тогда может служить к истинной пользе государства, когда оно основано на экономической справедливости, в силу которой каждому члену государства должно быть предоставлено равное владение землей и полное пользование всеми произведениями его рук»[42].

России нужна справедливость социальная, политическая и национальная, равно как и общенародная солидарность — всемерное поощрение взаимопомощи, взаимоподдержки и взаимовыручки россиян, поддержка всего того, что ведет к укреплению единства российского общества, противодействие любым попыткам раскола российского общества по национально-культурным, религиозным или иным признакам.

Именно такой подход позволяет осознать возможность и реальность социального прогресса, благодаря которому человечество получает большую уверенность в своем будущем, ощущая гармоничное соотношение между обществом и природой, включая в понятие природы случайное и иррациональное[43].

В отличие от своих западных предшественников, современный русский консерватизм предполагает сбережение социальных завоеваний периода СССР, экономическую модернизацию, гармоничное соединение социальной справедливости и национального возрождения. Парадокс современной российской жизни заключается в необходимости совместить противоположности: охранительный консерватизм К.П. Победоносцева с политическим кредо «Народной воли» XIX века, которое звучало: «По основным своим убеждениям мы — социалисты и народники. Мы убеждены, что только на социалистических началах человечество может воплотить в своей жизни свободу, равенство, братство, обеспечить общее материальное благосостояние и полное всестороннее развитие личности, а, стало быть, и прогресс. Мы убеждены, что только народная воля может санкционировать общественные формы, что развитие народа прочно только тогда, когда каждая идея, имеющая воплотиться в жизнь, проходит предварительно через сознание и волю народа. Народное благо и народная воля — два наши священнейшие и непрерывно связанные принципы»[44].

Программа той «Народной Воли» содержала требования созыва Учредительного собрания для решения вопроса введения постоянного народного представительства и общинного самоуправления; свободы слова, совести, печати, собраний; замены постоянных армии и полиции народным ополчением; передачи земли народу и представляла собой развитие идеи «русского» социализма, провозглашенной Герценом А.И. и развитой Огаревым Н.П., Бакуниным М.А. и Лавровым П.Л. Как писал еще П. Чаадаев, социализм победит не потому, что он прав, а потому, что еще более неправы его противники.

Народники XIX века — противоречивая и неотъемлемая страница нашего прошлого, часть политического достояния русской истории. В терминах, принятых сегодня, слово «народник» будет иметь в XXI веке смысл более жесткий, чем термин «националист», ибо, помимо расового, несет еще и большой социальный смысл, выводя разложившуюся верхушку за рамки понятия «народ». С учетом опыта XX века, культурно-исторического и социального значения Советского Союза в мировой истории, бой за будущее идет ныне не только на цивилизационном, но и на информационном поле.

В современном русском консерватизме следует отметить преодоление социально-классовой ограниченности, возрождение национального и сохранение реформаторского начал общественной жизни. Не случайно Л.А. Тихомиров определял Отечество как организованную нацию[45]. Современно и точно звучит сегодня утверждение этого глубокого консервативного мыслителя, а ранее — одного из основателей «Народной воли» XIX века, что «мы можем быть националистами лишь постольку, поскольку проникнуты знанием и духом своего исторического бытия, знанием и духом своего народа в его прошлом и настоящем, знанием и духом своих вековых учреждений и всего, что нашей нацией вырабатывалось»[46].

Это перекликается с принципами великого кубинского и латиноамериканского мыслителя Хосе Марти, который, подчеркивая специфичность латиноамериканской действительности, указывал на неспособность и бессилие тех, кто пытается «управлять своеобразными людьми особого и взрывного характера с помощью законов, унаследованных от четырех столетий их свободного применения в Соединенных Штатах, от девятнадцати веков монархии во Франции. Никаким декретом Гамильтона не остановить степного жеребца. Никакой фразой Сайеса не разбавить сгустившуюся кровь индейской расы». Именно «китаизация марксизма» при Мао Цзэдуне[47] позволила Китаю сегодня без утраты своей самоидентичности обретать статус сверхдержавы.