Страж неприступных гор

— Ваше благородие, — сказала предполагаемая старая Жемчужина, — ведь у тебя есть глаза, и ты наверняка видишь, что у хозяйства… проблемы. Честно говоря, мы проводим распродажу. У меня нет ничего, хоть сколько-нибудь похожего на то, о чем ты спрашиваешь. Разве что только я, — криво усмехнулась она. — Меча я уже точно не подниму, но кинжал… По крайней мере, я знаю, за какой конец его держать.

Подтвердились почти все догадки Готаха.

— Ты была Черной Жемчужиной, госпожа? — спросил он и, лишь когда она рассмеялась, понял, сколь наивный вопрос задал.

— Прости меня, ваше благородие, — смущенно проговорила она. — Черная Жемчужина? Скоро я уже отправлюсь навстречу Полосам Шерни, так что беру ее в свидетели, что никогда даже не видела воочию такой драгоценности. Черная Жемчужина? Нет, ваше благородие. Я родилась, чтобы стать обычной Жемчужиной, но уже через пять лет оказалось, что ничего, увы, из этого не выйдет. С большим трудом я удержалась среди девушек первого сорта… Нас немного учили, как защищать господина или госпожу, если возникнет такая необходимость, но если спросишь меня, то отвечу, что не защитила бы тогда никого и ни от кого. Я не смогу продать тебе, ваше благородие, телохранительницу, даже самую худшую, поскольку у меня их нет. Несколько некрасивых и тощих девушек, почти каждая с каким-то изъяном, заика или прыщавая, у некоторых вообще с головой не в порядке. Говорю как есть — сам увидишь, если пожелаешь. В течение недели должен явиться некто, кто за полцены возьмет их всех для работы. Такой, какую обычно выполняют мужчины, — добавила она, и это означало, что девушкам остается не больше четырех месяцев жизни, заполненной нечеловечески тяжким трудом от рассвета до заката. — Если этот покупатель не придет, то я просто дам им всем акты об освобождении, поскольку не могу дальше их кормить. Они давно уже проели больше, чем сами стоят. Пусть умирают за свой счет, в переулках Эн Анеля или где-то еще, поскольку до своих деревень не доберутся. По крайней мере, у них будет шанс что-то украсть, прежде чем их поймает городская стража и отправит в наказание на каменоломни.

Слова ее звучали бездушно, но, к своему удивлению, Готах не заметил безразличия в глазах собеседницы. У старой «жемчужинки», похоже, было доброе сердце, и она наверняка отдала бы свой товар даже не за полцены, а вообще за символическую серебряную монету — лишь бы он попал в хорошие руки.

— Прикажи привести их всех, госпожа.

— Прикажи? Мне придется идти за ними самой, ваше благородие. Возможно, ты последний, кто хочет что-то купить. Здесь никого больше нет, я продам девушек, передам дома — ибо они уже не принадлежат хозяйству, скоро явится новый владелец — и вернусь к своему господину, у которого начинают неплохо идти дела в заморской торговле. Я тоже заслужила немного отдыха. Буду чинить платья госпоже, печь сладкие булочки, а в промежутках бездельничать.

Она вышла и вскоре вернулась.

— Будь любезен пройти в соседнюю комнату, ваше благородие. Здесь слишком тесно, к тому же нет помоста.

В соседней комнате помост был. Полтора десятка обнаженных женщин разного возраста — старшей было самое меньшее тридцать — на равном расстоянии выстроились на возвышении высотой в локоть. В ярком свете, падавшем через большие окна, Готах увидел, что невольницы довольно ухожены, в той степени, в которой это было возможно, — они выглядели чисто, вымытые волосы заплетены в косы, ногти не сломаны, а все волосы на теле удалены на дартанский манер. Возможно, они были слегка недокормлены, но не истощены. Неожиданно Готах отвернулся и негромко сказал:

— Ты человек, жемчужинка.

Старушка слегка улыбнулась.

— Нет, ваше благородие, всего лишь вещь, — машинально ответила она, но тут же поняла, что он имел в виду, и перестала улыбаться. — Наверное, да.

Готах уже понял, что вооруженную телохранительницу не получит. Снова повернувшись к помосту, он спросил:

— Кто-то из вас знает или хотя бы понимает кинен?

Ему ответила тишина.

— Нет, господин, — сказала старушка.

— Какой-нибудь язык? Хотя бы несколько слов?

— Нет, господин.

— Кто-нибудь может прочитать хотя бы несколько букв?

— Каждая напишет свое имя. Но так, как если бы рисовала заученную наизусть картинку, ваше благородие.

— Кто-нибудь ездит верхом?

Тишина.

— Нет, господин, — сказала жемчужинка. — Они ничего не умеют.

Одна из девушек вышла на полшага вперед и наклонила голову.

— Говори.

— Я ез-дила… на ослике, — сказала невольница. — Это как бы… та-кой маленький конь.

Готах молчал. Девушка, не поднимая головы, посмотрела в сторону, встретила его взгляд и снова уставилась в пол.

— Что-нибудь еще? — спросила надсмотрщица.

— Я у отца первая. А сес-тры от мачехи. Я ру-била дрова, умею все по хозяйству… Умею помнить песенки. Не храплю и… я все-гда теплая… — Она провела руками по животу до самых грудей, словно желая показать, какое тепло имеется в виду. — Я ум… умею…

Она замолчала.

— Иногда она заикается сильнее, иногда меньше, — сказала старушка. — Скорее запинается, чем заикается.