Страж неприступных гор

— Если только эта грязная Тюлениха не накинется на нас ни с того ни с сего! — напомнил Броррок.

— Если только, братец, — кивнул Китар и вышел.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ Три парусника

9

В трюме кончилась водка. Последнюю бочку, оставленную на черный день, Мевев держал возле своей койки, даже чуть ли не спал, положив на нее голову. Оставалось еще благородное красное вино, но — терпкое и противное, к тому же слабое — оно было по вкусу только капитанше; команда пила эту жидкость с неописуемым отвращением. Тем не менее парни из вахты на палубе, которым вина не дали — поскольку хотя бы полтора десятка трезвых на корабле должно было оставаться, — с завистью и даже с ненавистью взирали на счастливых дружков, которые пели, плясали и развлекались с девушками. Во время боевого похода каждому полагалась кружка водки ежедневно, однако возлияния были редкостью; капитанша позволяла выпить самое большее раз в неделю — так что иссушенные моряцкие глотки требовали выпивки. На крайний случай могло сойти и вино.

Качало не слишком сильно. В просторной каюте под кормовой надстройкой, где кроме капитанши жили только ее офицеры, развлекалось начальство, к которому причислялись также комендант Гарды и командиры стрелковых и абордажных отрядов, — однако двери были широко открыты, и любой моряк мог выпить с командованием; прогоняли только полностью нетрезвых, бормотавших неведомо что. Сайл, второй помощник, которому в этот день выпало командовать, не пил, однако его считали странным чудаком, который мог пить или не пить, но физиономия его оставалась столь же невыразительной. Мевев, который, выпив, становился еще молчаливее обычного, крепко держался за стол, укоризненно глядя покрасневшими глазами на шумно кричавшую капитаншу. Потяжелевшая Тюлениха, одежда на которой трещала по швам под напором набухшей груди и раздутого живота, полулежала на койке, опершись спиной о стену, и то ругалась, то визжала, извиваясь и пытаясь пнуть подчиненных, державших ее за широко расставленные прижатые к стене руки. Можно было подумать, что она пытается вырваться — но на самом деле она этого не хотела. Пошатываясь, с тяжелым молотком в руке к ней приближался сосредоточенный и бледный (поскольку его только что стошнило) командир Гарды Неллс, который когда-то был помощником палача и потому чуть ли не единственный мог справиться с припадками капитанши. Увидев Неллса, из руки которого выпал молоток, Тюлениха завопила столь пронзительно, что заломило уши; неведомо каким чудом Мевев уловил в этом крике приказ:

— Ви-на-а-а!!!

Послушно, хотя и с немалым трудом поднявшись на ноги, офицер взял кувшин, пролив немного на стол, побольше на пол, а еще больше на подбородок и грудь капитанши, хотя кое-что попало и в рот. Краем кувшина он едва не выбил ей передние зубы, за что получил пинка — настоящего, не притворного, — после чего, обидевшись, сам выпил остальное, не обращая внимания на сыпавшиеся из уст капитанши проклятия и угрозы.

Выпив, он тут же лишился чувств и крепко уснул возле прибитого к полу стола, храпя и то и дело странно вздрагивая.

С палубы доносились три разные моряцкие песни. Матросы ревели «Потаскуху», а также «Таверну на Гарранах»:

Хороший мужик был старый Хагар,
Вроде корчмарь, но честная морда.
Если нет медяка — пива давал,
Черствую булку засовывал в торбу.

Эй, старый, старый Хагар,
То был отличный мужик,
Как попадешь в какую-нибудь
На Гарранах таверну,
То в память о Хагаре
(В память о Хагаре!)
В память о нем пива хлебни.

Был когда-то Хагар неплохим капитаном,
Знал мели и рифы среди морей,
И моряков кормил хорошо — на голодных
Просто смотреть он не мог, и все!

Эй, старый, старый Хагар…

На фоне двух песен слышалась третья. Моряки мрачно пели «Имперских»:

В чем я виноват, что на корабль меня взяли
С парусом серо-голубым?
Сперва споили, задурили,
Потом избили, принудили
Работать на гвардейце стражи морской.

Там капитан на матроса и не глянет.
Армектанский солдат — это кто-то!
А моряк — что моряк?
Моряк — для черной работы
И пусть пасть лишний раз не раскрывает!