Страж штормов

Но Татагрес, отвернувшись, уже шла к берегу, и Эмиен бросился за ней, сжимая пахнущую озоном ткань. За его спиной волны приканчивали останки пинаса. Юноша прикусил губу, понимая, что теперь им никуда не деться с этого острова.

Чувствуя себя порядком беззащитным, Эмиен упрямо брел по мелководью к берегу, где мог скрываться вооруженный до зубов враг. Он проклинал себя за то, что не обзавелся мечом; впрочем, если бы у него было оружие, вряд ли он сумел бы с ним управиться.

Но Татагрес шагала так уверенно, словно у нее под ногами был ровный ковер, вполне полагаясь на свое магическое искусство. Она даже помедлила, ожидая, пока Эмиен ее догонит; высокомерно-уверенный вид женщины как будто бросал вызов тем, кто осмелился бы на них напасть.

Когда Эмиен догнал хозяйку, берег был уже совсем близко, и у юноши захватило дух при виде величественных обледенелых скал. Он постарался скрыть свою тревогу, а Татагрес прошептала ему на ухо:

— Что бы ни случилось, оставайся за моей спиной. Не выходи вперед, пока я не разберусь с дозорными. Ослушаешься — тебе же будет хуже, тогда я не смогу тебя защитить. Те, кто окажется передо мной, не выживут. Тебе ясно?

Содрогнувшись, Эмиен молча кивнул. Охваченный смутным предчувствием беды, он смотрел, как колдунья выходит на берег. Она ступила на сухой песок, сбросила плащ и выпрямилась; ее распущенные волосы развевались по ветру, кожа сияла в лунном свете, как жемчуг. Эмиен жадно впился в хозяйку глазами и увидел, как она подняла голову и коснулась обруча на шее.

Татагрес вдруг окружил туман, прозрачный, как легкий дымок от костра, и завихрился вокруг нее, сплетаясь нитями паутины. Скоро стройное тело Татагрес оказалось облачено в призрачный наряд, не скрывавший ее тела. Засевшие в укрытии дозорные не отрывали глаз от белоснежных плеч, груди и бедер колдуньи; Эмиен еле дышал. Хотя волшебство Татагрес не предназначалось для юноши, того бросило в жар, его лоб покрылся испариной. Стоя по колено в воде, он не сводил глаз с госпожи. Да, она устроила это представление только для того, чтобы расправиться с дозорными, но он ничего не мог поделать с охватившим его желанием. Его тело жаждало обладать Татагрес, в то время как душа рвалась на свободу, сознавая, насколько безжалостна колдунья, превратившая мужское восхищение женской красотой в орудие своей власти. Когда из укрытия в скалах выскочил первый дозорный, а за ним — второй, Эмиен сжал кулаки, по его щекам потекли слезы. Он беспомощно смотрел, как воин плашмя рухнул на песок, задергавшись в предсмертных судорогах, как тут же упал второй. Скоро все было кончено: два мертвых тела застыли на прибрежном песке, на который все так же неустанно накатывались волны.

Эмиен наконец пришел в себя; дрожа, как от лютого мороза, шагнул вперед и опустился на колени на мелководье.

Но Татагрес еще не кончила колдовать. Она подняла руки, на фоне темных дюн казавшиеся вырезанными из слоновой кости, и тихо, очень тихо прошептала заклинание. Эти слова пронзили Эмиена острой иглой почти нестерпимого желания. Желания — и сознания своего одиночества. Замершая на берегу женщина показалась Эмиену единственной в мире, но песня, полившаяся из уст Татагрес, была обращена не к нему. Отвергнутый юноша вскрикнул от боли, чувствуя во рту соленый вкус крови. Он прекрасно сознавал, что не стоит светловолосой красавицы, сознавал, что его отвергли по заслугам, потому замер на месте… А в следующий миг мелодичный напев, который выводила Татагрес, превратился в режущий слух вопль. Ничто в мире не могло превратить эти звуки обратно в волшебную песню, и понимание этого причиняло невыносимую боль.

Эмиен осел среди пены прибоя и не сразу заметил, как из кустов, сжимая меч, выскочил третий дозорный, в пустых глазах которого не отражалось ничего, кроме похоти.

Татагрес гибко выгнулась и протянула к нему руки; это движение заставило Эмиена поднять глаза и увидеть, как к его хозяйке приближается чужак. Воин, облаченный в кожаные доспехи, дрожал всем телом и тяжело дышал, он уже протянул руку, чтобы коснуться обнаженного плеча женщины, и Эмиена переполнила жгучая ревность.

Татагрес наклонила голову, уткнувшись дозорному в шею, что-то тихо шепча. Пальцы мужчины разжались, меч со звоном ударился о камень, но воин не обратил на это внимания. Забыв, где он и что с ним, он улыбался Татагрес, которая прильнула к нему и запустила пальцы в его волосы. Дозорный что-то хрипло пробормотал, сжимая в объятиях тонкую женскую фигурку, и, движимый страстью, противостоять которой не смог бы ни один мужчина, нашел губами губы Татагрес. Заклинание колдуньи проникло в его сердце, воздух вокруг задрожал.

Обезумев от ревности, Эмиен заколотил себя кулаком по бедру, а потом заплакал так, словно сердце его разрывалось. Ослепнув от слез, он больше не замечал волн, захлестывающих его ноги, и не заметил, как руки дозорного вдруг разжались. Лишь когда у воина подогнулись колени, Эмиен понял, в какую ловушку Татагрес поймала последнего из часовых Килмарка. Ее жертва пошатнулась и тяжело осела на песок.