Страж смерти

Стагона нигде не было видно. И меня, если честно, это заставляло немного нервничать. В ожидание я решил приглядеться к тем, кто сейчас вместе со мной в столь ранний час находились здесь в зале таверны. Ничего примечательного, надо сказать, в них не было, по крайней мере, на первый взгляд, хотя в простом частенько скрывался подвох и никогда нельзя было ослаблять своего внимания. Двое простых рабочих в грязных одеждах сидели за длинным столом в левой части залы. Они медленно поглощали что-то из больших кружек, при этом громко разговаривая и смеясь. В их словах, которые мог отчетливо слышать каждый сидящий в этой зале, независимо от его желания, не было ничего особенного. Совсем ничего. За столом, находившимся чуть ближе к стойке, за которой развалился хозяин таверны, сидел лысоватый человек с округлым оплывшим лицом, маленьким впалым подбородком, затронутым легкой двухдневной щетиной. Толстый короткий нос был чуть вздернут кверху, а губы его были толсты, выпирая вперед словно клюв утки. Он сидел молча, не сняв темно-зеленого заляпанного грязью плаща, и медленно отпивал из стоявшей перед ним кружки, уставив взгляд в никуда. Четвертый посетитель долговязый, крепко взбитый мужчина с квадратным, словно выточенным из камня лицом, и выпиравшим вперед подбородком, сидел за столом в центре залы, жадно поедая поданного ему жареного гуся. Скорее всего он был стражником в увольнение, который после тяжелой ночи, проведенной им в карауле, решил отдохнуть и подкрепится. Хотя одежда на нем была совершенно простая и не выдавала своего владельца, осанка и то, как он периодически надменно оглядывал залу и сидящих в ней людей, говорило о многом. Особенно его внимание привлекали двое рабочих, слишком громко и слишком много болтавших. Последним посетителем оказался щуплый старик, сидевший через стол от меня. Он, казалось, дремал, глаза его были полуприкрыты, а стоявшая перед ним бутыль с красным, словно кровь, дешевым вином была наполовину пуста. Он периодически разлеплял глаза и отпивал из бутыли, при этом морща свой узкий, крючковатый, покрытый оспинами нос.

Трактирная девка громко поставила передо мной большую деревянную кружку, отвлекая меня от наблюдения за сидящими в зале. Я небрежно кинул ей медный слэн и та ушла со все той же, не сходящей с ее лица, гримасой недовольства. Я сдул на стол пену, обильно выпирающую из принесенной мне кружки, и сделал глоток, теряя на время интерес ко всему происходящему вокруг меня. Пиво, как и ожидалось, оказалось дерьмовым, да к тому же еще и теплым, но после столь трудной и долгой ночи мне было просто необходимо выпить, пусть даже напиток был изрядной гадостью. Сделав еще глоток, я вернулся к своим наблюдениям за посетителями таверны. Но как я ни хотел, ничего примечательного или странного не заметил.

Стагон появился, когда я уже допивал вторую кружку. Лицо его было сильно осунувшимися, под глазами пролегли темные круги. При свете можно было разглядеть, что наемник давно не спал. Было видно то, с каким трудом ему удается бороться со сном. Он огляделся по сторонам, скользя взглядом по присутствующим. Мне он уделил внимание не больше чем остальным, сделав вид что не знает меня. Роль свою он, надо сказать, играл хорошо.

Лысоватый человек до этого проявлявший полное отсутствие интереса к чему-либо, увидев Стагона, оживился. Он тыльной стороной ладони отодвинул стоявшею перед ним кружку в сторону, а затем, когда взгляд Стагона скользнул по нему, легким и небрежным движением головы пригласил его за свой стол. Стагон состряпав невозмутимое лицо принял приглашение и вальяжно проследовал к столу незнакомца, занимая место напротив него. Я, сделав вид что смотрю на двух разгулявшихся рабочих, краем глаза внимательно следил за наемником и его собеседником. Разговора, из-за достаточного отдаления голосов беседующих рабочих и того что незнакомец говорил вполголоса, я слышать не мог, но мне это и не было нужно. Я и так знал, о чем идет речь в их беседе. Один требовал денег за молчание, угрожая разболтать его секрет, а второй пытался сбить цену. Все это было уже не важно, ведь Стагону надо было сыграть свою роль до конца и тогда в дело должен был вступить я. Наемник знал, что должен делать. И он это делал.