Страж западни(Повесть)

Подпольщики решили рискнуть, и на перехват обоза были брошены две боевые «пятерки». Нападение удалось, были захвачены: сломанный пулемет «гочкис» (поломки серьезные), в кустарных условиях, пожалуй, не починить), ленты для люисовского пулемета (по сведениям агента, пулеметов такой системы у большевиков нет), пироксилиновые шашки новенькие (риск, конечно, господа, риск!), несколько одноствольных ружей системы «бердана», три ящика с револьверными патронами разных калибров… Солдатское обмундирование — как и предполагал Муравьев — подпольщики не взяли, в перестрелке был убит один казак.

В нападении особенно отличился Лиловый. Он первым бросился из засады на городской окраине к верховому казаку и перегородил дорогу. Лошадь шарахнулась. Однако казак сумел не вылететь из седла, и, разрывая лошадиную пасть мундштуком, осадил коня. Тогда Лиловый схватил лошадь за удила. Опешивший было казак тем временем выхватил из-за пазухи револьвер и стал стрелять прямо в голову нападавшего безумца, но случилось невероятное: казак, бледнея с каждым нажатием курка, безуспешно щелкал револьвером, дуло молчало, а Лиловый стоял намертво, обливаясь потом, глядя в лицо убийце безумно выпученными глазами и только испуганно вздрагивая после каждого сухого щелчка.

Эта сценка особенно восхищала автора, Алексей Петрович находил ее совершенно в духе своего замысла: истину знал только он, а статисты исполняли свои роли всерьез.

Так вот, эта сумасшедшая стрельба в голову продолжалась, наверное, целую минуту, прежде чем метким выстрелом одного из нападавших казак не был убит наповал.

Лиловый оцепенело стоял еще некоторое время над рухнувшим телом, мелко-мелко крестясь.

«А что, если он хотел быть убитым?» — думал потом о его поступке Муравьев, ведь не мог же Лиловый знать, что револьвер дурного казака был испорчен.

После нападения на обоз замысел штабс-капитана заметно приблизился к цели: Лиловый стал получать от красного комиссара все более ответственные задания. Однажды он потребовал у Муравьева шрифт, типографскую краску, печатные валики для подполья.

«Доставай-ка, Алексей Петрович, каштаны из огня на нужды социалистической революции!»

Штабс-капитан задумался — игра пошла не по правилам — и все же рискнул. Лиловый «достал» типографский шрифт и краску для прокламаций. И вот вскоре после этого Лиловый вошел в состав ревштаба, и Алексей Петрович наконец-то узнал то, что особенно мучило его по ночам, то, что ни на минуту не выходило из головы, а именно: способ связи через линию фронта, тайну сигнала, по которому подпольная боевая дружина должна была выступить с оружием в руках в день икс, то есть в момент внезапного удара красной конницы по Энску.

Тайна оказалась проста — сигналом к восстанию станет прилет почтового голубя из-за линии фронта с приказом атакующей части.

От мысли, что ему еще предстоит воевать с почтовой пичугой, Муравьеву стало нехорошо. Птицы, крылья, перья, полеты… все это было так далеко от его привычной логической стихии. Как быть? Ведь столь малую песчинку не поймать никакими силами, нельзя же, в конце концов, расставить посреди туч надежных часовых, отдать маломальский приказ. Одним словом, вместо мыслей в голове выходила сплошная ерунда.

…В дверь кабинета постучали.

Алексей Петрович оборвал нить своих размышлений и недовольным голосом крикнул:

— Входи!

Вошел унтер-офицер по особым поручениям Пятенко.

— Господин штабс-капитан, гражданин Галецкий по вашему приказанию арестован. Документов, оружия никак нет. Бумаги разные взяты. При обыске матерился и свою вину отрицал.

— A-а, Галецкий, — зевнул Алексей Петрович; была у него такая манера внешней незаинтересованности, — давай-ка бумаги.

— Денег тоже не обнаружено. Но хам, осмелюсь доложить, хам.

Пятенко положил на стол кучу взлохмаченных бумаг. Муравьев стал внимательно просматривать стопку. На первый взгляд ничего особенного:

заграничный паспорт с давно просроченным сроком годности;

кадетский (КД — конституционалисты-демократы) журнал «Народоправство» от 1917 года;

старый проездной железнодорожный билет с отклеенной фотографической карточкой;

несколько устаревших контрактов на выступление в петербургском театре «Модерн», суммы внушительные;

выдранная из журнала «Нива» репродукция картины «Святой Прохор проливает слезы радости по случаю чудесного спасения и исцеления от смерти св. Иоанна Богослова». На нимбе святого карандашом неприличное словечко.

И прочее, и прочее…

А вот мелькнула фотокарточка, снятая в одесском фотоателье. На карточке холеное лицо господина Галецкого. Под горбатым носом щегольски закрученные усики а-ля Мефистофель. На вид ему лет 45–50… отечные мешки под глазами. Внешность самая неопределенная, то ли провинциальный актер-любовник на первые роли, то ли авантюрист в стиле маркиза де Сада… Но все же было в его лице что-то примечательное, какая-то смесь злого, язвительного ума и аристократической невозмутимости.

— Ну и рожа! — заметил Алексей Петрович, отстраняя фотографию в сторону.