В ящичке с землей Умберто узнал не что иное, как знаменитый автомат кавалера Пинетти, усовершенствованный затем Робертом Уденом, — «Апельсиновое дерево».
Склонившись над ним, Бузонни нащупал в боковом пазу ящика ключ и завел бесшумный механизм. Из ящичка раздалась механическая музыка. И они увидели чудо… Под действием поршневого насоса из земли силой сжатого воздуха был вытолкнут металлический росток — крашеная бледно-зеленая трубочка, вставленная одна в другую. Когда росток вырос на высоту человеческого пояса, из центрального полого ствола стали медленно выталкиваться бронзовые веточки с крохотными воронками, похожими издали на набухшие почки. Продолжая расти на глазах, деревце выпустило из почек узкие листья, сшитые из тончайшего плотного шелка, и крохотные шелковые шарики апельсиновой завязи. Наполняясь воздухом, шары-мешочки постепенно разглаживали свои складочки и таким образом увеличились до размеров натуральных плодов. Искусно окрашенная пупырчатая блестящая ткань удивительно точно передавала фактуру, цвет и матовое мерцание свежего спелого апельсина.
Когда завод кончился и стихла музыка, перед зрителями трепетало и шелестело листвой и плодами на слабом сквозняке апельсиновое деревце. Ринальто боязливо коснулся пальцами апельсина, чтобы убедиться в том, что он не настоящий.
— Цыц! — бросил Бузонни и ударил племянника по руке.
С улицы внезапно донеслось громыхание лошадиных подков и стук колес пролетки по булыжнику.
Ближе.
Совсем рядом.
Умберто поспешно прошел к чердачному оконцу и, взобравшись по приставной лесенке, открыл створки. Крыша сияла ртутными лужами лунного света. Скосив голову и вытянув шею — ему мешал край крыши, — Умберто разглядел внизу, на пустой мостовой, открытое ландо с офицером и двух верховых казаков с винтовками за плечами. И офицер, и возница, и казаки молчали, только звук лошадиных подков разносился над улицей. В прифронтовом городе звук подков ночью всегда тревожен — это едет смерть.
Громкий вскрик отбросил Бузонни от окна, он оглянулся. Истошным, страшным голосом кричал Ринальто.
Перед ним стояла женщина в густой вуальке и в маркизетовом платье с оборками. Ринальто светил ей в лицо включенным фонариком. Женщина как-то странно двигала руками. Спрыгнув на шлак, Умберто увидел, что незнакомка стоит ногами в длинном ящике, похожем на гроб, по щиколотки в стружке. Ринальто выронил фонарик из рук и стал оседать. Бузонни успел подхватить его и зажать рот вспотевшей от страха ладонью. Крик могли услышать на улице… а незнакомки он не боялся. С первого же взгляда Умберто стало ясно, что это механический автомат Галецкого. Ринальто отчаянно бился в его тисках, с ужасом глядя, как женщина поднимает руки в белых до локтей перчатках к лицу, закрытому вуалькой.
…Услышав глухой, неотчетливый вскрик, Алексей Петрович приказал остановиться и оглянулся на темный дом. Дом стоял, погруженный в темноту.
Луна, как лимонный китайский фонарик.
Ее лаковый свет превратил и дом, и деревья вдоль Архиерейской, и давно потухшие фонари в плоские силуэты из черной плотной бумаги для театра теней.
— Вроде кричали? — сказал Муравьев.
— Так точно, кричали, — равнодушно подтвердил казак справа и ткнул нагайкой в сторону дома.
— Трошки було, — сонно буркнул казак слева. — Побачимо?
Штабс-капитан молчал, пытаясь прочесть неразборчивую вывеску у парадного подъезда.
Крик больше не повторялся.
Энск затонул в толще лунного света, не прифронтовой город, а молчаливые античные руины на морском дне. Устало откинувшись на мягкую спинку ландо, набитую конским волосом, Муравьев вяло приказал трогать. Он все еще надеялся уснуть через полчаса в своем 24-м нумере крепким сном, и снова сонно завертелись колеса и, баюкая, застучали подкованные копыта по булыжной мостовой.
Ночь продолжается. Белая лошадь с крапленым лягушечьим брюхом, с черными шорами возле глаз, тащит легкую пружинную коляску вброд через лунный Стикс, и прозрачная вода заливает лошадиные ноги, затем брюхо, покрывает мраморными пятнами лошадиную спину; исчезает в глубокой лунной реке коляска, только торчит над зеркальной водой конская заплатанная голова да маячит сутулая фигура возницы с винтовкой «бердана» за спиной.
В той стороне, откуда идет Красная дивизия, на востоке уже начинает светлеть, но ночь еще продолжается, горит в вышине самая яркая звезда северного полушария — пролетарский Сириус. Покачиваются в седлах идущие ночным маршем бойцы. Ведет по лесной тропинке своего Караула Сашка-Соловей. Не спит арестованный вчера большевик Ян Петрович Круминь, смотрит в лунную темноту, в который раз думает о том, кто же выдал его деникинской контрразведке…