Стража Лопухастых островов

— Гм… А если я попрошу вас отнести его совсем недалеко?

— Куда? — сказал Ига и охнул про себя.

— Совсем-совсем рядышком! В городской музей, к Якову Лазаревичу Штольцу. У меня-то, по правде говоря, этого добра достаточно… — Владелец «Двух рыцарей» зажатым в руке черным ящичком показал на полки.

— А в музее разве такого нет? — несмело удивилась Степка.

— Есть! И предостаточно! — словно обрадовался Валентин Валентиныч. — Но, если вы принесете данный экспонат и скажете, что в дар от меня, это будет как бы… ну, скажем, этакий жест. Да! Милейший Яков Лазаревич упрекает меня, что я давно уже ничего не жертвовал музею, хотя должен делать это, как давний житель и патриот Малых Репейников. Во-первых, он не совсем прав, а во-вторых… не могу же я передать музею половину товарного фонда! Я все-таки коммерсант!.. Ну и вот… А утюг — это своего рода политический ход и в тоже время… как это? Под… под…

— Подначка! — догадался Ига.

— Именно! Именно! С одной стороны это никакая не историческая ценность, а с другой — весьма увесистый дар!

«Да уж, увесистый», — мысленно согласился Ига, глядя на лежащий у ног утюг бр. Алексеевых. Но не отказываться же! Особенно, когда антибредин в кармане…

2

Всем было известно, что два старых холостяка — Клин и Штольц — вечные друзья-спорщики. Дружили они со школьных лет, а спорили из-за предметов старины. Старину любили оба. Но Яков Лазаревич заведовал Краеведческим музеем и на всякие антикварные вещи смотрел, как на экспонаты. Валентин же Валентиныч, был, как известно, торговец — хотя и не очень оборотистый, но со своим интересом. Порой он отдавал в экспозицию кое-что из магазинного фонда и даже (ходил такой слух) завещал передать музею после своей кончины все имущество. Но пока он, несмотря на преклонный возраст, покидать наш грешный мир не собирался. И директор Штольц этого (упаси Господи!) и не хотел. Но он, директор, хотел, чтобы родной музей делался все интереснее (и даже переплюнул бы ново-груздевский!). И потому он время от времени заводил в магазине такие вот разговоры:

— Валечка, ну зачем тебе этот портрет неизвестного художника, где такой несимпатичный бородатый тип?

— Не тип, а почетный гражданин Малых Репейников, купец первой гильдии Климентий Фомич Тягушинский, который, кстати, двести лет назад построил этот самый дом.

— Ну и построил. Ну и что? Сейчас-то он здесь зачем? А в музее он был бы на самом подходящем месте. Там галерея почетных граждан, и он стал бы ее украшением!

— А ты знаешь, во сколько обошлось мне это «украшение»?

— Ну и во сколько?.. Ну и что?.. По-моему, ты пока не похудел от голода…

— Ты намекаешь на мою комплекцию? Это свинство! Если я не такой костлявый донкихот, как некоторые, это не значит, что…

— Валечка, извини, я не намекаю! Я только хотел сказать, что, в конце концов, если портрет очень тебе понадобится, я ведь могу и вернуть. Я…

— Ага, от тебя дождешься!

Директор Штольц — худой, с козлиной бородкой и сияющими очками — выпрямлялся:

— Сударь, я по-моему, ни разу не имел случая дать вам повод для упреков в нечестности. Вы… господин Клин… злопыхатель!

— А вы, господин Штольц, скан-да-лист!

— А вы… вы… я не побоюсь это слова — сквалыга! Да!

— Это после того, как я снабдил экспонатами целый зал девятнадцатого века!

— Ха. Ха. Ха! Зал! Закуток! Я сегодня же верну эти экспонаты в вашу лавку старьевщика!

— В вашем чахлом музее нет грузовой машины!

— Я притащу их на себе! Принципиально! Пусть весь город видит, какой барышник содержит свою торговую точку на одной из центральных улиц! А эта заплесневелая парсуна (которая мне вовсе не нужна, тьфу!) пусть висит здесь и спрашивает тебя укоризненными глазами: «Что вы имеете в душе, господин Клин? Совесть или кассу?»

— Если у меня в душе касса, то у вас, господин директор… Да забирай ты, забирай этот окаянный портрет!.. Скоро я поставлю специальную электронную систему, чтобы не подпускала тебя к магазину на мушкетный выстрел.

— А каким способом определишь дистанцию? У тебя среди товаров есть мушкеты?

— Не надейся, не покажу… И как я терплю тебя шестьдесят с лишним лет?!

— Между прочим, я тебя терплю ровно столько же… Поможешь упаковать?

— Успеешь…

Валентин Валентиныч запирал дверь и вешал на перчатку рыцаря Вити табличку: «Извините, закрыто на санитарный час». Потом вел слегка смущенного школьного друга в заднюю комнатку. Доставал из шкафчика плоскую бутылочку с этикеткой «Репьёвская классическая» и две рюмки из розоватого стекла.

— Между прочим, — не мог удержаться он, — знаешь, что за рюмки? Из посудного набора местного предводителя дворянства Ивана Апполинарьевича Штандарт-Полуспинова!

— И ты используешь их для какой-то современной бормотухи!

— Сам ты бормотуха! Репьёвскую только из таких и пить…

— Все равно! Им самое место не здесь, а в витрине «Предметы дворянского быта времени нашествия Бонапарта».

— Если не перестанешь, не дам ни глотка.

— Изверг…

Ну и так далее.

А сейчас Валентин Валентиныч решил, судя по всему, по-приятельски похихикать над директором музея. Он поскреб лысину уголком черного ящичка и посоветовал: