Стража последнего рубежа

К Спасскому озеру было два пути. Первый, короткий, лежал повдоль Камаринки, мимо недавно отстроенного каким-то богатым москвичом поселка с детским названием «Кошкин дом». Строили поселок – два десятка домов за высоким забором – все лето. Большая дружная бригада строителей-бульбашей оставила по себе в округе добрую память. Петр не раз ходил к ним менять свежие овощи с огорода на гвозди, толь, проволоку и прочие необходимые в хозяйстве вещи, часто брал с собой Павла, уверенный – там брата не обидят. Но вот строительство закончилось. Сухим сентябрьским днем братья по знакомой дорожке отправились к поселку узнать – не нужны ли хозяевам картошка, которой уродилось на диво много, свекла, репа, лук? И были встречены мрачными мужиками в черной форме с желтыми нашивками «охрана», вооруженными ружьями. Один из них, лысый бугай с мутными глазами, завел Петра и Павла внутрь, распорядился выдать метелки и велел мести дорожку от ворот до конца поселка. Петр все время старался говорить с ним ровно, не возмущаться – он боялся за брата. Но Павел, слава богу, увидел в новых людях и метле лишь игру и истово, со свойственным слабоумным рвением принялся мести вымощенную розоватой плиткой дорожку.

Когда работа была сделана, давешний мутноглазый охранник вывел братьев за ворота.

– Валите отсюда, – хмуро сказал он.

– А заплатить? – тихо спросил Петр.

– Чего?! – взрыкнул охранник. – Ща прикладом промеж рогов звездану – будет тебе зарплата.

С тех пор Петр старался близко к «Кошкиному дому» не подходить. Поэтому на озеро он решил идти дальней дорогой – в обход поселка, через заросшие бурьяном поля бывшего колхоза имени ХХII партсъезда, прямо к Тутыринскому лесу, что раскинулся по правому берегу Камаринки и тянулся до Спасского озера, сливаясь на его берегах с большим лесом, уходящим к Можайску, Шаховской и дальше – за пределы Московской области.

Братья шли ходко – накануне подморозило, и ростепельный снег покрылся корочкой льда.

– Вот придем, пробуримся, сядем, – вслух рассуждал Петр, на ходу поправляя тяжелый ящик. – Костерок сообразим, чайку попьем. Стемнеет – мы к деду в гости заглянем, уху сварганим, посидим. Ты деда-то помнишь? Хороший дед, только пьет много…

– Пыхто! Дед! – отозвался Павел и, вертя головой, забалзил на все поле: – Ры-ыбка! Лу-ублю!

– Вот-вот, – усмехнулся Петр. – Переночуем там в сторожке. Утром еще половим, а к вечеру домой вернемся. Я считаю, нужное дело сделаем, а, Павлуша?

– Ры-ыбка! Лу-ублю! – захохотал брат.

Они отмахали больше половины пути к озеру и шагали опушкой приречного осинника, когда Павел неожиданно сник и начал тревожно озираться. Петр сразу напрягся – в неясном бормотании брата он уловил знакомые слова – «бесы, косы».

– Э-э, Павлушка! Устал, что ли? Недолго уже. Сейчас к берегу выйдем, вниз спустимся, Камаринку перейдем, а там, почитай, уже и рукой подать. Рыбку-то хочешь ловить? Кто больше поймает – ты или я?

– Ры-ыбка… – вяло отозвался Павел, кося глазами на недальний холм, за которым лежал проклятый буржуйский поселок. Нахмурившись, Петр приостановился, взял брата за горячую влажную руку:

– Не боись, все путем, братка. Скоро уже…

Договорить он не успел – на взлобке холма появились какие-то неясные, точно бы размазанные тени. Две, поменьше, мчались впереди, двигаясь резкими зигзагами, остальные, побольше, приотстали, но явно не собирались останавливаться. Петр прикинул расстояние – с километр будет, направление – странные тени двигались к лесу – и решительно воткнул ледобур в снег.

– Стой, Пашка. Давай-ка перекусим. Что-то я оголодал, брат. А ты?

– Ыгы, – кивнул Павел, оживляясь.

Петр усадил брата на рыбацкий ящик так, чтобы вся эта дальняя непонятная беготня оказалась у него за спиной. Вытащил из сумки картофелину, луковицу, сухари, налил в крышку термоса парящий чай. Тонкие осинки были плохим укрывищем, но Петр надеялся, что их не заметят, а если и заметят, то не обратят внимания. Про себя он твердо увязал размазанные тени с «Кошкиным домом» и ничего хорошего от них не ждал. То ли буржуи катаются на каких-то особо быстрых снегокатах, то ли развлекаются охотой, гоняя по полям собак – чем дальше они будут от них, тем лучше.

Братья поели, попили чайку, и Петр, внимательно осмотревшись – вроде все тихо, вокруг никакого движения, лишь ворона кружит над дальним лесом, – собрался идти дальше. Павел шагнул на тропинку и вдруг присел, сдавленно застонав. Петр бросился к брату, споткнулся, упал – и тут что-то произошло. Глядя перед собой, Петр вдруг увидел, как белый снег стал черным, а рукав телогрейки, наоборот, побелел. Длилось это всего секунду. Яркая вспышка озарила все вокруг, затем пришел тяжелый гул, как летом в сильную грозу. В нос шибануло гарью, а в леске, где сгинули давешние серые тени, Петр, поднявшись на ноги, с трудом разглядел сквозь выступившие слезы набирающий силу лесной пожар.

– Ну-ка, братка, ноги в руки – и вниз! – скомандовал он и едва не силой потащил не успевшего прийти в себя Павла к речному берегу. Тот почти не упирался, лишь все бормотал и бормотал себе под нос: