Страждущий веры

Вот это настоящее святотатство — за такие речи орден на костёр отправляет. Нет, не может такого быть. Это мы, те, кто с даром, как демоны, а остальные… просто люди.

Сколько же я всего не знаю и не понимаю, а хотелось бы!

— Давайте подарки, — шепнула нянюшка, когда молчание стало в тягость.

Вейас выхватил из ножен меч и замахнулся. Мне показалось, что он хочет отрубить старухе голову, но он опустил клинок и протянул его вёльве. Я достала из-за пазухи свою вышивку и сделала то же самое.

— Никудышное оружие от никудышного воина, — расхохоталась каркающим смехом старуха. Вейас фыркнул и отвернулся. — И безыскусное рукоделие от бездарной бледной мыши?

Я затаила дыхание от бешенства. Ведь она даже узора не видела! А он получился. Настоящий. Живой. С душой. Особенно глаза… Как те, что я во сне видела. Больше ни у кого таких нет! Пришлось до крови впиться ногтями в ладони, чтобы проглотить обиду молча.

— Не поможете?! — нянюшка упала на колени и поползла к вёльве, заламывая руки.

Хотелось поднять её на ноги и увести от демоновой карги. Мерзкая злобная тварь!

— Умоляю, я всё отдам, только смилуйтесь! — нянюшка достала из-за пазухи бронзовый обручальный браслет и вручила вёльве. — Это всё, что осталось от моего суженого. Мы так и не успели пожениться: он погиб во время нашествия.

Вёльва с интересом вертела в руках украшение. Не слишком искусное. Бронзовый браслет на свадьбу — всё, чем довольствовались простолюдины. Мы же носили серебряные, хотя могли купить и золото, но традиции не позволяли. Мы должны помнить, что даже если мы не подчиняемся королям и можем быть намного богаче их, а всё же они стоят выше нас.

— Желаешь разорвать связь с любимым ради чужих детей? — в голосе вёльвы не осталось былой надменности и презрения, звучал лишь живой интерес: — Зачем?

— Что мне давно утраченная любовь? — нянюшка всхлипнула и, вскинув голову, посмотрела так, как не всякая госпожа умела: — Да и найду ли я её на том берегу Сумеречной реки? А эти дети мне как родные. Я видела, как они появились на свет. Слышала их первый крик и первое слово. Помогала сделать первые шаги. Не спала ночами, когда у них болели животики и резались зубки. Лечила и выхаживала, когда хворали. Успокаивала сказками, когда их мучили кошмары. Не хочу, чтобы они умерли, так и не пожив толком, пусть даже за это придётся отдать мою единственную любовь.

Да как же?.. Я знала об этом, и всё равно слышать такие слова было не по себе. Как ножом по сердцу. Она как мама, которую я никогда не знала. Моя душа! Я пихнула брата в бок. Мы помогли нянюшке встать и крепко обняли. Пускай ничего не выйдет, но я всегда буду помнить её слова.

Поднялся ветер, всколыхнул пламя до небес, заставив тёмное варево пениться и выкипать из котла.

— Надо же! — удивилась вёльва. Поколдовала над костром, и пламя опало. — Что ж, будь по-твоему, раз на то воля богов.

Карга кинула браслет в котёл и принялась помешивать, напевая слова на диковинном наречии. Говорят, у вёльв есть тайный язык для общения с богами. И действительно: разобрать ни слова не удавалось, кроме завораживающе-жутких подражаний зверям и стихиям.

— Я сварила вашу судьбу.

Когда зелье снова закипело, вёльва зачерпнула его деревянной чашей, увитой резными магическими рунами, и протянула Вейасу.

— Пей.

Он зажал нос и выпил залпом. Даже в неярких отсветах пламени было заметно, что краска схлынула с его лица. Вейас застонал и согнулся пополам. Его тут же вытошнило.

— Ты собралась нас отравить, карга?! — возмутился он, едва совладав с дыханием.

— А ты думал, судьбу менять просто? — усмехнулась вёльва. — Старое должно уйти, чтобы освободить место новому. Говори быстрей, чего желаешь, пока что-нибудь жуткое само не заморочилось.

— Легко! Хочу пережить испытание, чего мне ещё желать! — Вейас распластался на земле возле навеса, держась за урчащий живот.

— Твой черёд.

Вёльва снова зачерпнула варева и протянула мне чашу. Я приняла её дрожащими пальцами и стала вертеть, пытаясь придумать, чего же я хочу. Знала только, чего точно не хочу — выходить замуж за Йордена и чтобы отец страдал из-за моего непослушания. Глянула на нянюшку. Она тепло улыбалась, подбадривала. В голове зазвучал её то возвышающийся, то затухающий голос: «И вступил Безликий на тропу нетореную, чтобы самому решать свою судьбу».

Я выпила до дна. Смердящее гнилью и падалью варево обожгло нутро. Из живота поднялась волна дурноты. Я упала. Забилась в судорогах. Тело горело и оплавлялось, рассыпалось в пепельную крошку.

— Ты как? — нянюшка помогла подняться.

Пахло рвотой. Похоже, я измазалась. Подташнивало до сих пор.

— Хочу пройти по нетореной тропе и самой решать свою судьбу, — выдавила я из себя.

Нянюшка ахнула:

— Лайсве, зачем? По нетореным тропам только мужчины ходят.

— Только боги, — поправила я. — Безликий был богом.

То, чего я действительно желала — быть самой себе хозяйкой, стоптать семь пар железных башмаков, изломать семь железных посохов, изглодать семь железных караваев. Тогда, быть может, моя жизнь обретёт смысл.