С криком она села в кровати. Тело сотрясала крупная дрожь, Таня не чувствовала ног, с трудом сгибались руки, пальцы не слушались, словно она действительно провела несколько часов на холоде.
Тяжело, со всхлипами, дыша, она приходила в себя.
Бодро заиграл мелодию из «Полицейской академии» коммуникатор. Значит, пять утра.
Откинув одеяло, она выпрыгнула из кровати.
Ранним майским утром, когда Татьяна только выбиралась из кровати, и наскоро сооружала себе немудреный завтрак, в ожидании Вяземского, по Минскому шоссе пронеслись три неброские иномарки. Опытные водители строго сохраняли в колонне дистанцию, предусмотрительно притормаживали перед постами ГИБДД, но ни один инспектор не повернул голову в их сторону – маленькую колонну надежно защищала от посягательств людей с полосатыми палочками мощная аура власти, которую инстинктивно чувствовали и люди в форме, и другие водители, безропотно уходившие из левого ряда, пропуская автомобили.
Почти не снижая скорости, автомобили ушли на поворот к Голицыно, миновали сонный поселок, власти которого то хотели сделать его городом, то пугались и снова превращали в поселок городского типа, и влетели в предусмотрительно открытые металлические ворота, за которыми начиналась ухоженная улочка, с возвышающимися по обе стороны кирпичными особняками.
О продаже домов в этом месте никто не давал объявлений, в отличие от многих других «элитных поселков», как грибы после дождя разросшихся вокруг Москвы в конце девяностых. Здесь все дома строились для себя и каждый знал, кто живет рядом.
Одним из негласных правил жизни в этом поселке являлось – никогда не спрашивай, что делает твой сосед. Правило это соблюдалось неукоснительно, а потому никаких трений, характерных для «шести соток» здесь не возникало.
Автомобили свернули к изящному двухэтажному дому с башенкой, стилизованной под башню средневекового замка.
Сначала из передней и задней машины выбрались деловитые молодые люди в ладно сидящих синих костюмах. Без спешки и шума они распределились по участку, и словно бы растворились в тихом подмосковном воздухе.
Затем открылась передняя дверь автомобиля, ехавшего в центре кортежа, и оттуда показался Мануэль Лесто. Подойдя ко входной двери в дом, он вежливо постучал, и, подождав несколько секунд, открыл ее. Переступив порог, исчез в доме на пару минут, вернувшись, сбежал с крыльца, и открыл заднюю дверь автомобиля.
Из салона неторопливо выбрался широколицый Ицкоатль. Лесто, продолжая сгибаться в почтительном поклоне, что-то сказал своему господину, после чего индеец коротко кивнул, и они оба направились в дом.
Молодой человек, как брат-близнец похожий на тех, что рассредоточились по участку, провел гостей в большую светлую комнату, со стенами, отделанными простыми некрашеными деревянными панелями. Пол также состоял из широких досок, да и обстановку комнаты составляла исключительно тяжелая деревянная мебель.
В центре комнаты стоял, ожидая гостей, высокий пожилой человек, чья выправка безошибочно выдавала военного. Причем, что-то в его облике вызывало образы старой кинохроники – Государь-Император принимает парад, маршируют гвардейские полки…
Последний участник встречи также отличался отменной выправкой, но уже иной – характерной для людей, послуживших в горячих точках – более расслабленной, гибкой, готовой смениться жесткой атакой.
Войдя, Лесто отошел в сторону, а Ицкоатль приблизился к высокому старику и внимательно посмотрел тому в глаза. Тот, не дрогнув, встретил взгляд непроницаемых черных глаз. Некоторое время безмолвная дуэль продолжалась, и индеец, рассмеявшись, первым развел руки в стороны, показывая, что признает соперника равным себе.
Величественно поклонившись, старик сделал рукой приглашающий жест:
– Прошу вас, господа, рассаживайтесь.
Севший напротив человека в кресле Ицкоатль коротко кивнул, его визави ответил таким же кивком. Лесто сел рядом с хозяином, старик опустился напротив индейца на стул с высокой спинкой.