Стражи Перекрестка

– Бывают. Продукт генной инженерии, – попытался объяснить Артем. – В нашем Институте Курортологии вывели.

– Опупеть! – выразил восторг участковый и вдруг стал ощупывать свое лицо.

Семина лицо милиционера тоже озаботило. С ним начали происходить странные вещи: оно сморщилось, как прошлогодняя картофелина, потемнело и начало покрываться шерстью. Потом на нем пробились усики, но не человеческие, а придурковатые редкие и длинные волосинки.

– Ой! О-е-ей! – сказал капитан Лыков слабым детским голосом и стал оседать на пол.

Кухню наполнили неароматные испарения. Сеттер мигом утратил гордый вид, зарычал и попятился. А Семин, стоял неподвижно, переживая дикий страх, наблюдая за необыкновенными превращениями гостя, который сжимался, обрастал шерстью и обретал другие нехарактерные для российского милиционера признаки. Глаза его округлились, зрачки стали вертикальными щелочками и мигнули хищным блеском. Пальцы, торчавшие из просторного рукава, укоротились и обзавелись кривыми коготками.

– Оборотень, – догадался Артем. – Оборотень в погонах! Вей-Раста! Рыцарь Скальп! – закричал он, отступая к двери. – На помощь!

– Ваууу! – заорало существо, бывшее капитаном Лыковым. Рванулось и выкатилось из одежды.

Часть вторая Оборотень в погонах и подлые призраки революции

1

В пятницу около 10.30 утра по аллее от парка Цветник шел человек с необычным серым лицом, гладко выбритым или вовсе лишенным всяких признаков растительности. Одет он был в элегантный, несколько старомодный костюм коричневого цвета. Голову его прикрывала фетровая шляпа с темно-синей ленточкой. А глаза от солнца закрывали очки с маленькими круглыми стеклами. Словом, если бы не серое, гладкое лицо, то выглядел бы он как персонаж со страниц старого детективного романа. Прохожие оглядывались и даже останавливались, переговариваясь удивленными репликами. Но больше они замечали не человека в коричневом костюме, а его совершенно невероятно спутника. Тот был облачен в спортивные брючки, рваные кеды и бейсболку, из-под которой лихо торчало не то кошачье, не то собачье рыжее ухо. Он шел вприпрыжку и без перерыва восхищался местными достопримечательностями.

– Уважаемый Шанен Горг, – верещал Триша, взмахивая хвостом, торчавшим из дырки в брюках, – вы посмотрите! Посмотрите, домище какой! С колонами и окошками! Институт Курортологии написано! А это! Это! Вы посмотрите что твориться! – он остановился и простер ручонки к зданию банка, восторгаясь фасадом зеркального стекла: – Зеркала! Сплошные зеркала! А огромные какие! Через такие зеркала сюда можно переправить все, что заблагорассудится и мою родовую пещеру в придачу!

– Да, большие зеркала, – отвечал магистр, приподняв очки. – Только мутноватые. Не избежать искажений. А нам, Тришка, искажения не нужны. Новый мир должен быть стабильным и основательным.

– А девки какие! Какие хорошие девки! – гог подбежал сначала к одному фонтанчику со статуей девицы, лившей воду из кувшина. Метнулся к другому и прогнал студенток, куривших на лавочке и листавших учебники: – Ну-ка брысь, бесстыжие двоечницы!

Студентки с визгом убежали, а на противоположной стороне аллеи собралось немало созерцателей, задетых чертячьим видом и манерами гога. Триша вскочил на парапет фонтанчика, с него легко перепрыгнул на статую дамочки, державшей за руку каменного карапуза, и оттуда возгласил:

– Хватит жить по-старому, товарищи! Срочно требуется революция!

Сев на плечи статуи он с вдохновением запел Интернационал, дирижируя бейсболкой:

– Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш мы новый мир построим,
Кто был никем, тот станет всем!

– Что ж ты вытворяешь! Хулиганье чертово! – возмутилась пенсионерка в соломенной шляпке. – Прилюдно, на памятнике да такое паскудство!

– Не бузи, Тимофеевна, – предостерег Триша. – А то сейчас всем растреплю, что в магазине, где твоя дочка на кассе сидит, ты колбасу тыришь!

– Я?! – пенсионерка выпрямилась и застыла с открытым ртом. Тут же лицо бабуси посерело, сгладилось, точно как у магистра Хельтавара, а полиэтиленовый пакет в ее руке лопнул и на тротуар шлепнулся батон свежекраденой колбасы. Оставив колбаску на съедение собакам, Тимофеевна шмыгнула в толпу и заспешила к трамвайной остановке.

– Да, памятник, – гог вернулся в мыслях к статуе, которую оплетал его хвост. – Магистр, а нельзя ли это произведение искусства улучшить? Привнести в него революционную идею и большим образом приспособить к нуждам наших горожан?

– Писающий мальчик… – Шанен Горг ненадолго задумался, поправил шляпу. – Писающий мальчик должен писать, а не вводить народ в грехи и заблуждения, – решил он, вытянул руку к изваянию и добавил несколько нерусских слов.

Незамедлительно губы каменой девы разошлись, из них раздались следующие звуки:

– Пись! Пись, пс-с-с-с-с!

Струйка воды, которую карапуз игриво испускал в чашу фонтана, окрасилась в соломенно-желтый цвет. Запахло мочой.