Стражи полуночи

Рука его соскользнула с плеча Лили, и девочка решилась наконец поднять голову.

В тени величественной арки стояла синьора Созино. Глаза ее были опущены, руки сложены на груди. Из-за спины хозяйки выглядывала Бенедикта. Лили расплылась в улыбке, увидав свою подругу, но Бенедикта едва кивнула в ответ. Взгляд ее был прикован к синьору Созино.

Медленно, словно чего-то опасаясь, великий певец приблизился к бывшей жене. Высокие своды арки защищали их от городского шума и суеты. Про себя Лили молила, чтобы контролерам не удалось их найти. Теперь, когда вопли синьора Созино смолкли, представители власти могли пробежать мимо. Воздух между бывшими супругами, казалось, искрился от напряжения. Наконец синьор Созино надменно поднял бровь.

— Не ожидал встретить вас в окружении юных девиц, моя дорогая, — саркастически изрек он. — Я полагал, вам больше по вкусу молодые мужчины.

Лили досадливо сморщилась. Синьора подалась назад, руки ее взметнулись в воздух, объясняясь на языке жестов, губы беззвучно двигались. Бенедикта поспешно перевела:

— Она говорит, для нее всегда существовал только один молодой мужчина.

— Да, именно это мне в свое время объяснил ваш адвокат, — усмехнулся синьор Созино. — Что же с ним произошло, с этим мужчиной вашей жизни?

Руки и губы синьоры вновь пришли в движение. На этот раз Бенедикта не торопилась переводить. На губах ее играла грустная улыбка.

— Синьора говорит, он стал старше, — наконец произнесла она. — Говорит, они по-прежнему поют вместе, но музыка исчезла.

Синьора подняла голову, и глаза ее встретились с глазами бывшего мужа. Тонкие изящные руки продолжали двигаться.

— Синьора говорит, что пыталась отыскать исчезнувшую музыку, — переводила Бенедикта. — Но музыка так и не вернулась… — Бенедикта озадаченно нахмурилась. — Кажется, она сказала «кариссимо». Это слово из какого-то древнего языка. По-моему, оно означает «дорогой».

— Я ни в чем не виноват, — пробормотал синьор Созино. — Не я предал нашу любовь. Суд признал меня потерпевшей стороной.

— Синьора говорит, спросите у своего сердца, и оно ответит, виноваты ли вы, — бесстрастно перевела Бенедикта, не сводившая глаз с летающих рук своей хозяйки. — Она говорит, вы забрали у нее все. Ее жизнь, ее голос. Ради вас она отказалась от своего имени и взяла ваше.

— Достаточно! — крикнул синьор Созино.

На этот раз эхо прозвучало особенно отчетливо.

Высокий женский голос повторил восклицание великого певца, словно выступал с ним в дуэте.

— Я по горло сыт вашей ложью. Вы разбили нашу жизнь, и теперь уже невозможно ничего исправить. Вы больше никогда не сможете петь. Никогда и никому… Голос ваш принадлежит мне, одному лишь мне…

Синьор Созино осекся и потупил голову. Синьора отвела от него печальный взгляд, на бледном ее лице застыло выражение величайшего страдания.

Лили и Бенедикта обеспокоенно переглянулись. Они никак не ожидали, что разговор примет подобный поворот. Благодаря рассказам подруги у Лили создалось впечатление, что бывшие супруги не забыли свою любовь. Она надеялась, им будет достаточно увидеть друг друга, чтобы преодолеть все недоразумения. Но действительность опровергла ее надежды. Пропасть, разделившая некогда любящую пару, судя по всему, лишь углубилась. Прохожие, привлеченные любопытной сценой, останавливались и наблюдали за происходящим. По замыслу Лили, они должны были увидеть нечто совсем другое. Охваченная безумной решимостью, Лили сделала шаг вперед и задала вопрос, который давно вертелся у нее в голове:

— Почему все это время вы носите ее голос с собой?

— Не твое дело, девочка! — отрезал синьор Созино.

Но Лили не отступала.

— Вы ведь могли бы поместить его в специальный сосуд, верно? — настаивала она. — Так было бы намного проще.

— Ты права, девочка, — кивнул синьор Созино и скользнул по своей бывшей жене укоряющим взглядом. — Но я предпочитаю слышать этот голос постоянно. Он напоминает мне о том, что в этом мире никому не следует доверять. Особенно женщинам.

— Я в это не верю, — донесся до Лили ее собственный голос. Она никак не ожидала, что способна на подобную дерзость.

Синьор Созино резко повернулся к ней.

— Ты мне не веришь? — воскликнул он, и в голосе его зазвучала откровенная горечь. — Да кто ты такая, чтобы мне не верить? Что ты знаешь о страданиях, на которые меня обрекла эта женщина? — Он протянул дрожащую руку, указывая на синьору. — Что ты знаешь о душевных ранах, которые не способно исцелить время? Ты только начинаешь жить, и тебе наверняка еще не довелось столкнуться с предательством и вероломством. Ты не представляешь, каково это — узнать, что двадцать счастливейших лет твоей жизни отравлены ложью. Благодари судьбу, если она убережет тебя от подобных испытаний.

Синьор смолк, и в воздухе повисло молчание. Казалось, даже шум, доносившийся с площади, внезапно стих. Синьора Созино медленно подняла голову и сделала шесть простых жестов.

— Я не думала, что вы так страдаете, — перевела Бенедикта.

Синьор Созино испустил тяжкий вздох.