Стражники среди нас

Увезти детей за границу, где израильские законы не действуют, было бы для нее выходом, но осуществить вывоз на практике оказалось непросто. Разведенный отец легко мог закрыть детям выезд из страны, тем более что общественное мнение города-посреди-пустыни требовало любой ценой оставить малюток в русле еврейского воспитания и не отдавать свихнувшейся матери. От этого варианта Раду спас Ленькин пофигизм. Точнее сказать, он просто испугался, представив, что останется один с тремя малявками и больше не сможет посвящать учению двадцать четыре часа в сутки.

Вначале Рада и сама сомневалась, тащить ли детей на голое место. Она планировала съездить, осмотреться, устроиться, а Юлю, Витю и Рому, которые в Израиле стали соответственно Юдит, Авигдором и Реувеном, забрать позже. То же самое советовала бездетная богемная подруга, обещавшая выделить Раде комнату в своей квартире. Но только ей одной, а не всему табору, потому что среди детского писка абсолютно невозможно заниматься творчеством.

В Иерусалимском раввинате, оформляя разводные документы, Рада столкнулась с тем самым раввином, который несколько лет назад делал им еврейскую свадьбу, а потом благословлял на отъезд в город-посреди-пустыни.

— Черняховски! — воскликнул рав Моше, произнося ее фамилию на израильский манер. — А вы что здесь делаете?

Рада хотела ретироваться, тем более что одета она была совсем не для общения с раввинами. В родном городе ее джинсы и футболка вызывали осуждающие взгляды засупоненных в чулки и тугие косынки матрон, а полуголые иерусалимцы смотрели на нее как на сумасшедшую: стояла тридцатитрехградусная жара, и все ходили в шортах и майках.

Но рав Моше оказался человеком широких взглядов. Он привел ее в свой кабинет, невзирая на нескромные джинсы, выслушал всю невразумительную историю и сказал, что уже перед свадьбой понял — они с Арье не подходят друг другу. Ей нужен человек более живой и энергичный. В Москву? Ну что ж, пусть она постарается найти себе такого в Москве, там еще остались евреи. Что касается детей…

— Я абсолютно не имею права вам помогать, — добавил рав Моше, — но послушайтесь моего совета: увозите их сейчас.

Рада послушалась и оказалась права. Уже в последний день выяснилось, что муж не собирается отдавать детей: через неделю приезжает его мама, а пока помогут соседки; что он не даст калечить им жизнь и прямо сейчас идет в полицию оформлять запрет на выезд… Рада знала, что никто никуда не идет, потому что вот-вот наступит суббота. Правда, полиция работает и самолеты летают, но будущий раввин Черняховски никогда не преступит закон, запрещающий в седьмой день любую трудовую деятельность, включая борьбу за собственных детей.

И все же в аэропорту, почти пустом по случаю субботы, Рада то и дело оглядывалась и ждала подвоха на каждом этапе проверки. Она замирала, когда девушки в форме поворачивались к компьютеру с паспортом в руках и переспрашивали фамилию. Хотя их фамилию переспрашивали всегда, для израильского уха и глаза она была слишком длинной… Но сейчас каждый такой вопрос повергал ее в трепет. Вот-вот ей скажут будничным тоном: «Ваши дети не могут выехать из страны. Простите, но мы ничего не в состоянии сделать. Обратитесь в суд».

Она не знала, что будет тогда — полетит ли она без детей или останется вместе с ними в пустом аэропорту, потеряв деньги за билеты и не зная, куда деваться дальше. А главное — как она им объяснит, что в замечательный город Москву, с его театрами и парками, им никогда не попасть?..

Рада окончательно успокоилась лишь в тот момент, когда самолет российской авиакомпании оторвался от раскаленной бетонки и взмыл над прибрежными небоскребами Тель-Авива, над кружевной полоской пляжа и огромным темно-синим морем.

В Москве гремели грозы, пахло тополем и мокрым асфальтом, и от этого запаха стихала боль и проходили сомнения. Рада выгуливала детей в парках и показывала им давно забытые растения: подорожник, крапиву, одуванчики. Бродила по арбатским и патриаршим переулкам, удивляясь новым названиям и отреставрированным фасадам. Жадно мазала маслом бородинский хлеб с черной пригорелой корочкой. С упоением погружалась в развалы книжных магазинов. Любовалась из окна бесконечным закатом посреди светлого вечера. Покупала у бабушек землянику в душистых кулечках. Набирала старые номера и с улыбкой слушала радостные голоса друзей.

Заплакала она лишь однажды — когда спустилась в метро и вдохнула теплый подземный ветер своей юности.

Жизнь по-прежнему была скудной и тяжелой, но Раду это не угнетало. Теперь она была свободна.

Она не знала, какие еще беды ее подстерегают, не знала, что решенная на первый взгляд проблема лишь притаилась, как наспех залеченная, загнанная в глубь организма болезнь. Эта проблема была — дети. Она все-таки их потеряла, хотя они были с ней.