Стрекот цикад

Захлопнув ноутбук, он встал, снова от души потянулся и устроил посредине комнаты небольшую гимнастическую разминку, чрезвычайно полезную после долгого сидения за компьютером. Под конец сделал сорок приседаний, с шумом выдохнул воздух и уселся на диван. Рука сама нашарила пульт от телевизора, он пощелкал кнопками и нашел новости. Экстравагантные выборы в США с многочисленными погромами и поджогами не слишком его интересовали, кроме, разве, странной связи между штатовскими событиями и падением рубля – все-таки президента выбирали за океаном, а не в России. Радовало то, что лично у него имелась заначка из евро за переведенную в Германии книгу. Часть гонорара он успел потратить в прошлом году на поездку в ту же Германию, однако больше половины отложил на всякий пожарный случай, имея в виду, что живет в России, а не какой-нибудь Швейцарии.

На фоне местных теленовостей особенно выделялось убийство солидного бизнесмена, настоящего колбасного короля – его застрелили из арбалета. Александр с удивлением покачал головой, прежде он был уверен, что сочинители детективных романов специально придумывают экзотические способы убийства, чтобы подстегнуть читательский интерес. А тут вдруг – бац! – и пронзён стрелой из арбалета. Какая-то нереальная реальность. Под подозрение, разумеется, попала экс-супруга, которую колбасник через суд хотел оставить без копейки. «Бойтесь, господа, женщин, бывших вашими супругами, – с сарказмом произнес Александр. – Они все помнят, бдят и никогда ничего не прощают».

Неожиданно по низу экрана красной строкой побежала информация с пометкой «срочно» о террористических нападениях на прохожих в Вене, и это заставило его прибавить звук.

Вена, прекрасная безмятежная Вена, с ее оперой, балами и вальсами, подверглась нападению исламистов, которые методично отстреливали на улицах прохожих и посетителей кафе. Гуляющих было много. Со следующего дня объявили ковидный карантин, и народ наслаждался последним глотком свободы перед неопределенно долгим домашним арестом.

Александру искренне сопереживал этому мирному и дружелюбному городу. Он бывал там неоднократно. Слушал «Отелло» в знаменитой венской Опере, катался по мощеным улицам старого города в пролетке, представляя себя в веке этак восемнадцатом. Позднее ему удалось побывать на летнем фестивале в Зальцбурге и прочувствовать особую атмосферу этого городка, пронизанную музыкой, театром и легендами.

Старинные кофейни Вены вызывали у него особую дрожь гурмана, дорвавшегося до настоящего счастья. Он часами просиживал за столиком, наслаждаясь покоем, прекрасным кофе и неповторимыми пирожными. Ничего вкуснее венских пирожных он не ел никогда. Однажды купил билет на белый, загримированный под старину пароход, и отправился в плавание по Дунаю. Ласковый июльский ветерок ласкал лицо, на палубе оркестр исполнял знаменитые вальсы Иоганна Штрауса-младшего, и перед его мысленным взором мелькали кадры из фильма «Сказки венского леса», который в детстве произвел на него неизгладимое впечатление. Исполнявшая в фильме роль певицы Карлы Доннер актриса Милица Корьюс на долгие годы сделалась для него эталоном женской красоты.

Каждая поездка в Вену заряжала его энергией и будила воображение. Попав сюда впервые, он с удивлением обнаружил, что город ему словно бы знаком, хотя никогда прежде он здесь не бывал. Это было иррациональное и необъяснимое чувство узнавания, то самое дежавю, которое давно описано, но до сих пор не объяснено. Возможно, он бывал здесь в одной из своих прошлых жизней, или же прекрасный город являлся ему в грезах.

После Санкт-Петербурга, самого любимого и родного города, милей всего ему была именно Вена, где по неизвестной причине он ощущал себя совершенно своим. Атака на безоружных, ни в чем не повинных людей, живущих собственной жизнью, пробудила в его душе темную слепую ярость. Если бы в этот момент у него была возможность с ними расправиться – он бы не колебался.

Нападение было спровоцировано высказываниями французского президента, поддержавшего неограниченную свободу самовыражения, какую позволял себе журнал «Шарли Эбдо». Карикатуристы издания ерничали и издевались надо всем, что может быть свято. Иисус Христос, пророк Мухаммед, погибшие во взорванном над Синаем самолете русские туристы, – все было поводом для глумления и насмешек.

Абсолютная свобода по шарлиэбдо сводилась к ненависти и кривлянью, отрицала нравственное начало и низводила человека до злорадной обезьяны. У него в голове не укладывалось, как можно издеваться над гибелью людей, плясать на их костях, зарабатывая популярность. В этом было нечто некрофильское, болезненное и отвратительное. Карикатуры на падающих из взорванного самолета российских туристов тогда глубоко задели его. В сердцах он пожелал журналу получить по заслугам, и когда было совершено нападение на редакцию, мстительно подумал, что принцип воздаяния – карму – пока никто не отменял.