Стрекоза, увеличенная до размеров собаки

Их прогулка мало походила на взрослое свидание. Олег разглагольствовал и таскал ее по задворкам, где в грязи и по снежку было много кошачьих и птичьих следов, а тетки в калошах на босу ногу выбивали из ведер теплый дымящийся мусор в переполненные контейнеры. По Олегу, получалось, будто люди так и рвутся выбросить что-нибудь историческое, просто не выносят рядом с собой такое, чего не понимают, и даже лучший его и задушевный друг, настоящий художник, норовит утащить японского Будду из комнаты обратно на помойку, так что приходится его все время контролировать. Иногда увлекшийся Олег совершенно забывал о спутнице, предоставляя ей самой одолевать косые проломы в заборах, разные противные закутки, где лежали будто специально сделанные из рыжей глины мерзлые какашки. Иногда же он подавал ей руку на малейшей колдобинке, и теперь уже эта неуклюжая рука становилась препятствием, мешая видеть под ногами, а Олег задирал ее церемонно, точно они танцевали менуэт. Порою он приобнимая девочку за талию, но так как оба были толсто одеты, Олегу приходилось двигаться немного сзади, и он все время терял подружку или подпинывал ей сапоги. Ватные эти объятия заставляли девочку невольно выпрямляться. Как ни странно, гуляя с Олегом, она совсем не опасалась этого: холод и красные носы, незаметно возникший в воздухе стеклянистый снежок, горевший лиловыми огоньками во время редких прояснений солнца, делали их совершенно невинными, думающими только о том, как бы немного согреться. Однако Олег заявил, что не показал пока самого интересного.

Они долго ехали на задней площадке троллейбуса, наблюдая через сумрачное стекло, как, уходя в перспективу, быстро разделяются по цвету газоны и проезжая часть: газоны плавно убелялись, мокрая трава из них торчала, будто распоротая вышивка, а дорога жидко поблескивала грязью, и за колесами шелестевших автомобилей будто вилась мошкара. Потом троллейбус стоял, маленький водитель в пиджачке и тесной вязаной шапке расхаживал внизу и вскидывал веревку, серой тенью мотавшуюся перед глазами, что-то колотилось по крыше, и большое хлебное лицо Олега, дышавшее пресной теплотой, приблизилось в давке настолько, что девочке пришлось невежливо отвернуться. Автомобили, прибавив звука, резво объезжали застрявшую махину, их следы волнисто расплывались на асфальте и разбрызгивались новыми колесами; девочка чувствовала, что еще немного, и она от нетерпения уехать с этого места просто сойдет с ума.

Однако нужная остановка оказалась буквально в десятке метров от места заключения: троллейбус только пару раз перевалился с боку на бок, как девочка уже очутилась на воздухе, среди того же подбеленного пейзажа, с тем же бетонным забором и торжественными, в колоннах и немытых статуях, воротами какого-то завода, издевательски проясневшими. Олег по-прежнему пребывал в отличном расположении духа; навстречу им попался щербатый пацан с косматеньким серым котенком, лезущим из-за пазухи на задранный локоть: Олег почесал котенку напряженный лобик и внезапно от избытка чувств прижался щекой к плаксивой мордахе пацана, попытавшегося от испуга что-то выплюнуть. Девочке сделалось страшно неудобно, она побежала вперед. Сразу она попала в густую толпу, валившую из боковых дверей кинотеатра. Женщины с мечтательными лицами крепко брали под руки мужчин, иные выходили в криво надетых шапках, неся перед собою забытые шарфы и варежки; слышно было, как внутри трещит звонок на следующий сеанс. Девочке захотелось в кино, в тепло, она специально встала перед афишей, в общем-то неприятной,– там все было по-современному напутано, маленький человечек, тут же огромное лицо, тут же пальма вроде мухобойки, и все это буквально перло на первый план,– но Олег налетел и за плечи увлек ее вперед, туда, где между двухэтажных, похожих на резиновые губки, зеленых домов светлела небесная пустота, какая бывает над озерами или над старыми пустырями.