-- Это произошло где-то у берегов Таиланда, -- вспоминал Колганов. -- С восходом солнца наше судно зашло в порт -- не помню названия этого городка, -- чтобы устранить незначительную поломку. Капитан сообщил нам, что весь день в нашем распоряжении, но к вечеру чтобы все были на борту, иначе судно уйдет, кого-то не досчитавшись. Но на берег спустились немногие: тропический зной и страшная духота портового городка, в котором совершенно негде было укрыться в поисках спасительной прохлады, не очень прельщали ученых мужей. На берег сошла только корабельная команда да несколько любопытных из числа участников экспедиции. Среди них был и Петр Николаевич Красницкий. Я же счел более разумным поплескаться в нашем бассейне. Надо заметить, что Петр в те дни был очень рассеян и одержим одной идеей. В этой части света ему удалось обнаружить некую бабочку, местом обитания которой до сих пор было принято считать исключительно сельву Южной Америки. Так вот, он выдвинул гипотезу... Впрочем, эта гипотеза не имеет к делу никакого отношения. Достаточно сказать, что я, как ученый, очень хорошо понимал и разделял его состояние. Его находка грозила переворотом в одном весьма важном направлении энтомологической науки. Не знаю, поймете ли вы меня... Одним словом, Петр -- то ли по рассеянности, то ли по необходимости побыть одному -- спустился на берег и... исчез на целый день. Появился он только около пяти -- я видел его поднимающимся по трапу. Он прошел мимо, не заметив меня, и я понял, что его душа сейчас не иначе как в долине Амазонки порхает вместе со своей уникальной бабочкой. За ним подобное наблюдалось и раньше, поэтому я не очень-то и беспокоился за него. Однако где он был весь день, он мне так и не сказал. Правда, кто-то видел, как в то утро он брал напрокат в местном муниципалитете легковой автомобиль -- Петр, кстати, великолепно водил машину, -- но это, пожалуй, единственное свидетельство очевидца. Никто больше ничего не видел и не знает, а сам он, к великому моему сожалению, ничего сказать уже не может.
На этом Колганов прервал свое повествование. Максим Чудаков поблагодарил его и выразил надежду, что эта информация послужит делу установления истинной причины смерти профессора Красницкого, но, к сожалению, пока она не дает возможности высказать даже предположение на этот счет. А про себя Максим отметил, что Олег Александрович не упомянул о футболке, купленной Красницким в том порту; впрочем, он мог этого и не знать или просто забыть. Но зато теперь Чудакову было ясно, почему Красницкий сделал тогда эту покупку, на первый взгляд совершенно ему не нужную. Да потому, видимо, что произошло это машинально, по рассеянности; подвернись ему тогда слон, он бы, наверное, купил и слона.
И тут он вспомнил о голубой стреле. Может быть, показать ее Колганову? И стрелу, и тот пергамент с таинственными письменами?.. Что, если это наведет Олега Александровича на какую-нибудь мысль, догадку, поможет вспомнить выпавшую из общего рассказа незначительную, но важную деталь? Да, пожалуй, стоит рискнуть... Извинившись, Чудаков отлучился в соседнюю комнату, где не только взял свою недавнюю находку, но и переоделся в привезенную профессором Красницким футболку -- так, на всякий случай. Маневр удался: Олег Александрович сразу заметил это и быстро проговорил:
-- Да, да, вы вправе упрекнуть меня за невнимательность, дорогой Максим Леонидович, я действительно забыл рассказать об этой футболке. Он купил ее в том порту у какого-то торговца.
-- Что вы, Олег Александрович, -- возразил Чудаков, -- у меня и в мыслях не было вас упрекать. А история этой футболки мне известна -- от самого профессора Красницкого. Но это единственное, что он мне рассказал. Правда, он еще говорил об Алфреде Мартинесе, который купил такую же...
-- Да, я уже слышал эту историю, -- печально кивнул профессор Колганов. -- Надеюсь, мерзавец получит по заслугам.
-- Не сомневаюсь. Но я сейчас хотел бы обратить ваше внимание, Олег Александрович, на нечто иное, -- продолжал Чудаков. -- Вот что я нашел несколько дней назад на даче покойного профессора.
С этими словами Максим выложил на стол голубую стрелу и таинственное послание на непонятном языке, а затем подробно рассказал Колганову об обстоятельствах своей находки. Олег Александрович проявил необычный интерес как к рассказу Максима, так и к принесенным предметам. С дотошностью ученого он обнюхал сначала стрелу, потом клочок пергамента и наконец поднял глаза на Максима, но тут... Глаза его округлились, нижняя челюсть отвисла.
-- Что с вами? -- испугался Чудаков.
Колганов не мигая смотрел на Максима, вернее, на его грудь, потом вдруг впился взглядом в пергамент, затем вновь поднял глаза...
-- Это... не может быть... -- бормотал он, тыча стрелой в грудь Чудакову, -- поразительно! Те же буквы... Да поглядите же сами!