Стрела архата

Щеглов смущенно махнул рукой.

— Времени у меня теперь, слава Богу, хватает, так что забегу как-нибудь, — сказал он и вдруг, что-то вспомнив, хитро сощурился. — Да, чуть не забыл о самом главном. Можешь считать это сюрпризом. Медицинская экспертиза установила, что профессор Красницкий умер за двенадцать часов до выстрела Мартинеса. От естественной остановки сердца. Так-то.

Даже Елена Семеновна остановилась, пораженная словами следователя — что же говорить о Максиме Чудакове, которого это известие словно пригвоздило к месту! Он оторопело посмотрел прямо в глаза Щеглову и не своим голосом спросил:

— Как — от остановки сердца? Вы не шутите, Семен Кондратьевич?

— Да какие уж тут шутки! Все на полном серьезе. Главное — это то, что данная причина смерти выходит за пределы компетенции наших органов. Догадываешься, куда я клоню? Нет? Хорошо, намекну более прозрачно… Вы уж меня извините, Елена Семеновна, что я задерживаю и вас, и вашего пациента, но я уверен — мое сообщение послужит скорейшему его выздоровлению. Уж я-то знаю этого авантюриста, можете мне поверить… Сердце у Красницкого было совершенно здоровым — это тоже установили наши медики. Причина остановки сердца — внезапный испуг, потрясение или еще что-нибудь в этом роде. Но механическое воздействие или отравление исключены. А это значит, что преступления в нашем смысле совершено не было. Понимаешь? Опять нет? Короче говоря, тебе предоставляется право самостоятельно доискаться до истинной причины смерти профессора — и это при полном невмешательстве с нашей стороны! Понял? Берись за дело и расследуй. Скорее всего, он умер своей смертью, но — слишком уж подозрительна эта цепь случайностей. Дерзай! Здесь органы тебе не помеха.

До Чудакова наконец дошел истинный смысл слов следователя, и он вдруг почувствовал такой прилив сил и энергии, что ноги сами было понесли его к выходу — не ухвати его за полу больничного халата Елена Семеновна.

— Но сначала подлечись, — назидательно произнес Щеглов и широко улыбнулся. — Сыщик должен крепко стоять на ногах и обладать здоровой — здоровой, слышишь? — головой. Так-то!

Чудаков опомнился и смущенно извинился перед Еленой Семеновной за свой невольный порыв. Потом с жаром произнес, обращаясь к следователю:

— Спасибо вам, Семен Кондратьевич, за все! Вы вновь возродили меня к жизни. То, что вы сообщили, это… это… это просто чудесно! Не смерть профессора, конечно, а… Ну, вы меня понимаете… — Максим окончательно запутался в словах, не находя от волнения подходящих выражений для оформления рвущихся наружу мыслей. — Я обязательно найду причину смерти профессора! Позвольте считать это вашим личным заданием.

— Позволяю! — милостиво разрешил Щеглов и снова улыбнулся. — А теперь действительно самое главное. — И он вынул из дипломата толстую книгу. — Это тебе. Подарок. Достал по случаю. Зарубежный детектив. Честертон, Стивен Кинг и все такое…

Чудаков с трепетом принял от Щеглова солидный фолиант, буквально пожирая его глазами.

— О!.. — только и смог произнести он; слова благодарности утонули в стенах коридора, по которому уже почти силой тащили его врачиха Елена Семеновна и подоспевшая к ней на помощь перевязочная сестра…

Из больницы Чудаков вышел только к середине лета.

А через три месяца судьба вновь забросила его в древний город Таллинн, где он решил провести остаток своего отпуска, так неожиданно прерванного больничной койкой. Стоял конец сентября, окутавший мир желто-багровым цветом умирающей листвы. Солнце все еще светило по-летнему, но тепла уже давало гораздо меньше — чувствовалось приближение зимы. В Прибалтике стояли сухие теплые дни, столь редкие для этих мест, подверженных влиянию сырой Атлантики.

В один из таких дней двое друзей, Максим Чудаков и Виталий Барабанов, не спеша прогуливаясь по Кадриоргу, вели непринужденную беседу и изредка прямо с руки кормили белок, которые здесь водились в изобилии, конфетами и баранками. День клонился к закату, тихие, темные аллеи были безлюдны и желты от осени. Опавшая листва грустно шуршала под ногами.

Поскольку диалог велся в основном на темы, касающиеся истории этих мест, то бесспорный приоритет в разговоре принадлежал коренному таллиннцу Виталию Барабанову.

— Петр преследовал далеко идущие цели, — назидательно говорил он, — основывая здесь свою резиденцию. Он отлично понимал, что без Запада Россия погрязнет в невежестве, суевериях и длинных боярских бородах.

— Да, Петр Первый был малый не промах, — согласился Чудаков.

— Алфред! — вдруг послышался сзади приглушенный мужской голос.

Оба собеседника на миг прервали беседу, но какой-то внутренний голос заставил их следовать дальше и не оглядываться.

— Тихо! — шепнул Виталик. — Не подавай вида! — И прежним тоном продолжал: — Петр — первый русский государь, позволивший западным наукам, культуре, обычаям проникнуть…

— Это Бобров! — вдруг догадался Максим и попытался оглянуться, но крепкие пальцы друга предостерегающе впились в его локоть.

— Молчи, дурак! — прошипел Виталик.