Стрела, монета, искра

Мысль об Ориджине навеяла ему мечтательность. Пройти посвящение в долине Первой Зимы, получить рыцарское званье от самого герцога Ориджина — высочайшая честь, какой может удостоиться молодой воин. Вот с чего стоит начинать военную карьеру!.. Вдруг Джоакин спохватился.

— Постойте, сударыня, вы, верно, хотите отправиться на север вместе с нами?

— Я надеялась… Возможно, вас не затруднит, сир, позволить мне разделить дорогу с вами. Я не стану обузой, поверьте. Умею шить и стряпать. Не знаю, кто занимается этим в вашем обозе, но он найдет во мне хорошую помощницу. Еще, я знаю много песен — дюжины три, не меньше. Какие песни вы любите, сир?

— Я не рыцарь, — признался, наконец, Джоакин.

— Но вы — добрый воин и благородный человек. Встретить вас — большая удача для меня. Она умолкла в ожидании. Джоакин приложился к кубку, затем молвил:

— Конечно, вы можете поехать с нами. Завтра я скажу об этом Хармону–торговцу.

— Вы очень добры, сударь! — на радостях выпила и Полли, ее бледные щеки порозовели. — Так какие песни вы предпочитаете?

Он сказал, что любит песни о героях и былых войнах. Полли назвала с полдюжины песен — о Лесных Кораблях, о рыцарях Медведя и рыцарях Черной Стрелы, о Лошадиной войне, даже напела несколько строк. Джоакин поднял кубок за здравие рыцарей и певцов, Полли сделала пару глотков, облизнула губы. Губки ее были сложены, как это говорят дамочки, бантиком, премило сложены. Джоакин придвинулся поближе к девушке и обнял ее за плечи. Она напряглась, но не отстранилась. Джоакин окинул победным взглядом людей за соседними столами.

— Расскажите про себя, сударь, — попросила Полли. — Где вы побывали? Что видали?

Он рассказал про бескрайние Пастушьи луга, которые пересек осенью; про замок барона Бройфилда и его отличную псарню; про Алеридан — великолепную столицу Альмеры, которую Джоакин видел лишь издали, но и то было зрелище. Тут он припомнил, что слыхал от кого–то, будто девицы любят, когда их смешат. Джоакин выпил еще и рассказал про потешный бои в Смолдене. И правда, Полли слушала с удовольствием, хихикала, краснела, а под конец истории и вовсе рассмеялась.

— … тогда я хватил кузнеца деревяшкой прямо по носу, и патока ему по всей бороде разбрызгалась, — окончил свой рассказ Джоакин. — Он завизжал, бросил оружие и двумя руками себе в нос вцепился. Тут я подобрал с земли булаву–окорок, и дал этому мужлану как следует по шее, а потом и по заднице.

При слове «окорок» Джоакин перекинул ладонь с плеча Полли на ее бедро. Плоть под платьем была упругой и теплой, его бросило в жар. Девушка, однако, отодвинула его руку.

— Этого не стоит, сударь…

Как назло, сие неприятное событие было замечено одним из давешних мастеровых. Он вполголоса пересказал приятелям, и все весьма обидно загыгыкали. Джоакин сунулся в кубок — он был уже пуст.

— Сударыня, не желаете ли еще чего–нибудь?

Полли ответила, что не желает, и Джоакин заказал ей вина.

— Мне, сударь, не стоит пить более. И, пожалуй, я отправлюсь спать. Время позднее.

— Я провожу вас, — заявил Джоакин.

Полли внимательно поглядела на него. Как это скверно — когда девица глядит на тебя таким вот образом.

— Сударь, боюсь, вы неверно поняли мои намерения. Простите, если я, того не желая, ввела вас в заблуждение.

Джоакин ощутил нечто такое, будто всунул в рот половину лимона и сейчас силится его прожевать. Но выпитое вино, поздний час и душная жара таверны придали ему наглости, и он снова положил ладонь на ногу девушке.

— Зачем эти пустые слова про намерения? Зачем ты противишься тому, что рано или поздно случится?

— Сударь, вы пьяны, и мне следует уйти.

Она дернулась, чтобы встать. Тогда в отчаянном порыве Джоакин пошел на приступ. Он обхватил Полли обеими руками (одна легла на спину, а другая — хорошо так пониже спины) и прижался губами к ее рту. Несколько мгновении понадобилось девушке, чтобы отлепиться от него, а затем она вкатила ему оплеуху. Звонкую, хлесткую — половина таверны обернулась к ним. Мастеровые за длинным столом расхохотались всей толпой, и притом так заразительно, что Полли не выдержала и тоже улыбнулась. Этого Джоакин не стерпел.

— Ну, сударыня, если вам так нравится общество мужланов, с ними и оставайтесь!

Он вышел — едва не выбежал — из таверны, весь красный от стыда и досады.

В фургоне Джоакин пнул в бок Снайпа, что разлегся на все свободное пространство, бросил шкуру на пол, улегся, думая о том, как паскудно и несправедливо — засыпать вот так, несолоно хлебавши, на твердых досках, обиженным и отвергнутым. Смакуя свое унижение, он быстро уснул.