Стрела, монета, искра

Увлеченный делом, Эрвин начал понемногу забывать о простуде. Именно так — забывать. Пряные отвары, которыми каждый вечер потчевал его лекарь, не приносили никакого облегчения — от них только клонило в сон. Не больше толку было и от той смердящей дряни, которую Фильден втер в грудь Эрвину. Молодой лорд провел тогда всю ночь без сна: зелье, кажется, пропекло насквозь кожу, ребра и легкие, и подбиралось к позвоночнику; а кашель все равно не унимался. «Дайте срок, милорд. Всякому снадобью нужно время, чтобы подействовать», — утешал лорда Фильден. Снадобье начало действовать, когда Эрвин увлекся картой и перестал обращать внимания на боли. Медицина — странная наука. Умный человек не станет принимать ее всерьез.

Отряд теперь двигался быстрее, с редкими остановками, с каждым днем удаляясь от Первой Зимы на пятнадцать–двадцать миль. Места вокруг становились все более дикими. Пологие склоны зарастали густым ельником, из которого, словно исполинские клыки, торчали гранитные утесы. Снежные вершины остались за спиной и по сторонам, лишь одна маячила впереди над горизонтом, мглистая и неясная из–за расстояния. Могучий пик, царапающий вершиной облака, звался Служанкой — из–за примыкающего к склону плоскогорья, белого, словно передник горничной. Перейдя Подол Служанки, отряд прибудет в Спот — последний поселок на краю Запределья.

Лесистые склоны изобиловали живностью. Теобарт отправлял верховых кайров на охоту. Им трижды удавалось подстрелить косулю, к большой радости соратников, уставших от бобов и солонины. Встречались следы медведя; пару раз ночью Эрвин слышал волчий вой. Серые хищники боялись приближаться к шумному отряду, а вот лисы повадились пробираться ночью в лагерь и рыться в запасах. Юркие ворюжки прогрызали мешки, утаскивали лепешки и солонину, однажды взяли трофеем даже кусок сыра из личных запасов молодого лорда. Потом за дело принялась овчарка Джемиса. Хозяин оставил ее на ночь у шатра с припасами, а утром псина принесла ему лисью тушку. Овчарка оказалась прекрасно выучена: она не грызла пойманную дичь, а лишь перекусила ей шею, и Джемису досталась целая, не испорченная пушистая шкурка. В качестве награды кайр позволил собаке следующий день ехать с ним вместе в седле. Эрвин не видал такого прежде: овчарка легко запрыгнула на спину лошади и устроилась перед хозяином, поперек конского хребта, подобрав под себя лапы. Собака осознавала свою исключительность: глядела самодовольно и надменно, будто полководец во главе парада. Джемис то и дело поглаживал овчарку, почесывал ей шею.

— Не знаешь ли, каково имя этого волкодава? — спросил Эрвин у Томми.

— Пса зовут Стрелец, — ответил грей. — Он у кайра уже шесть лет, кайр Джемис любит его не меньше, чем своего коня.

— Я заметил.

Эрвину вспомнился покалеченный мальчишка–грей, которого Джемис пинал ногами.

Когда до Служанки оставалось не больше дневного перехода, отряд зашел в тупик. Старая карта, являвшая собою коллекцию погрешностей и неточностей, содержала один подлинный шедевр: на ней было неправильно изображено русло реки. Согласно карте, река должна была вывести отряд прямо на Подол Служанки. Вместо этого, идя вдоль русла, они уперлись в отвесную скалу. С вершины утеса, ревя, низвергался водопад. Он срывался в пропасть тугой струей, набирал скорость и со всей своей мощью таранил два уступа, выдающихся из отвесной стены. Гранит держался стойко. Сталкиваясь с уступами, водопад крошился, разбивался в белую пургу. Метель кружилась, окутывала подножие скалы туманным искристым маревом. На много ярдов вокруг камни и прилепившиеся к ним деревца блестели от влаги, повсюду зеленел жадный до сырости мох.

Зрелище было потрясающе красивым, и Эрвин вспомнил сестру. Иона обожает кручи и водопады. Непременно нужно будет рассказать ей об этом месте! Правда, тогда она потребует, чтобы Эрвин привел ее сюда. Странное дело: мысль о том, чтобы когда–нибудь повторить трехнедельное путешествие до Подола Служанки, не показалась Эрвину такой уж пугающей. Неужели он начал привыкать к дорожной жизни? Или солнце сделалось светлее с того момента, как утихла лихорадка?

— Милорд, — обратился к нему капитан Теобарт, — куда прикажете двигаться?

Все карты находились в руках молодого лорда, капитан вынужден был обращаться к нему за советом, и это радовало Эрвина.

— Я полагаю, если забраться вон на ту скалу, то можно рассмотреть дальнейший путь. Кто из отряда лучше всех умеет лазать?

— Грей кайра Освальда, милорд.

Капитан отдал приказ, упомянутый кайр вышел вперед, а с ним — трое греев. Они были, как на подбор, плечисты, светловолосы и голубоглазы — по всей видимости, братья. Сам кайр Освальд выглядел на их фоне неказистым, как дубовая коряга: крепким, но кривым.

— И полчаса не пройдет, как мои молодцы будут на вершине! — похвалился кайр.

братья–пехотинцы кивнули: «Да, господин», — и, взяв веревки и крючья, направились к скале. Кайр Джемис смотрел им вслед, поглаживая Стрельца, и словно примеривался. Подозвал своего грея — стараниями Эрвина, единственного оставшегося — и шепнул ему что–то. Грей побежал к утесу.