Стрела, монета, искра

Похоже, пансион сделал свое дело. Глория вежливо поклонилась, произнесла без капли былой заносчивости:

— Леди Минерва, я от всей души соболезную вам.

— Благодарю, вы очень добры.

— Матушка ищет вас. Время завтрака, леди Минерва. Не разделите ли с нами трапезу?

Мира была приятно удивлена. Даже то, что дочь графини пришла за нею сама, а не послала слугу — уже красивый жест.

— С удовольствием, леди Глория.

— Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, леди Стагфорт, — провозгласил лакей, раскрыв перед Мирой двери трапезной, и девушка удивилась звуку собственного полного имени. Минерва Джемма — нечто слишком помпезное и золоченное, никто не зовет ее так.

Их ожидали за столом леди Сибил и ее муж. Граф Элиас Нортвуд носил снежно-седые волосы до плеч, перехваченные, по северной традиции, серебряным обручем. Этим исчерпывалось благородство его внешности. В остальных чертах, граф выглядел тощим, желчным, брюзгливым стариком, каковым и являлся. Он был на четыре десятилетия старше жены. Изо всех жизненных явлений Элиаса интересовали только корабли: речные и морские; ладьи, каравеллы и галеоны; их оснащение и ходовые качества. Любыми другими делами, не связанными с судоходством, заведовала леди Сибил, и граф не вникал в них без крайней надобности.

Глория была единственным ребенком Элиаса и Сибил. В год их свадьбы графу исполнилось шестьдесят, в таком возрасте даже один ребенок — уже божья милость. От первого брака граф имел троих сыновей, но все они были сейчас в разъездах.

— Как тебе спалось, дитя мое? — спросила Сибил.

"Дитя" — это я, а не Глория, — поняла Мира, поймав взгляд графини.

— Благодарю, миледи. Я спала хорошо и чувствую себя бодрой.

Сибил предложила ей место напротив себя. Мира села и попросила:

— Я бы выпила кофе, если позволите.

— Так и знала, что ты это скажешь, — графиня улыбнулась. Перед Мирой оказалась чашка пахучего горького напитка, диковинного здесь, на севере. Девушка с наслаждением сделала несколько глотков. Есть две вещи на свете, которые чудесно проясняют мысли: уединение и кофе.

— Миледи, я думала о том, что случилось, — сказала Мира.

— И что же?

— Моего отца убили, миледи. В книгах пишут: нужно судить о намерениях по результатам. Я полагаю, засаду устроили именно для того, чтобы убить отца. Это был не грабеж и не случайная стычка. Кто-то послал головорезов для преднамеренного убийства.

— Разве у доброго сира Клайва были враги?

— В здешних краях — нет. Но еще до моего рождения отец жил в столице, и его коснулась одна скверная история — дворцовый заговор. У него могли остаться враги с тех времен.

— Умное дитя.

Сибил сказала это не столько Мире, сколько мужу, и выразительно поглядела на него. Элиасу, похоже, было все равно. Он отрезал кусочки от сырной косички, клал за правую щеку и сосредоточенно жевал немногочисленными зубами. Взгляд его блуждал где-то.

— Сперва и мы подумали так же, — сообщила графиня. — Но потом кое-что всплыло. Найди себя в этой книге, милая.

Сибил протянула Мире тяжелый том в кожаном переплете. Золотое перо, скрестившееся с мечом, было вытиснено на обложке, ниже вилась надпись: "Истоки, течение и ветви блистательного рода Янмэй". Родословная правящей династии? Шутка, что ли? Мира застенчиво улыбнулась. Да, ее имя можно найти где-то на последних страницах книги — она знала это с детства. Ниточка кровного родства тянется от нее через одну, другу, третью семью, опутывает несколько ветвей, ползет по стволу и приводит к самому владыке Адриану — его величеству императору Полари. Мира приходится ему троюродной племянницей или кем-то вроде. Однако…

— Миледи, простите, но это ложный путь. Между мною и престолом стоит дюжина людей, много более достойных и знатных, чем я. И даже, будь это не так, владыка Адриан полон сил. Он родит сыновей, и станет уж вовсе неважно, как сплетаются веточки древа. Мне до наследницы престола — столько же, как медведю Маверику до Шиммерийской принцессы.

— Твои родители так учили тебя в детстве, и поступали правильно. Если бы ты подумала, что имеешь хоть один шанс унаследовать корону, то размечталась бы попусту. Но прошло немало лет, кое-что поменялось.

Графиня раскрыла книгу и принялась водить карандашом по страницам, вычеркивая одно имя за другим. Десяток вельмож угодили на плаху или лишились титулов после Шутовского заговора. Эти погибли на охоте — карандашные крестики поверх имен. Тот лишился головы в междоусобице — новый крестик. Этот ушел в монахи и отрекся от прав наследования. Нескольких забрал мор (чирк, чирк — ложатся скрещенные линии), кто-то пережил трясучку и утратил разум (чирк). А в этой семье четверо детей умерли еще в младенчестве — боги прокляли. Крест, крест… Кто же остается?

Сибил Нортвуд обвела кругами три имени.

— После всего, моя милая, ты — четвертая в очереди престолонаследия. А если не брать в учет Менсона, который уж семнадцать лет как сделался придворным шутом и посмешищем для всего двора, то ты — третья.

Мира пожала плечами: третья — так третья.

— Это ничего не меняет, миледи. Император собирается жениться, и вскоре у него появится прямой наследник.