Стрела над океаном

Это тяжелая работа, требующая высокого мастерства.

Трелевочный трактор ТДТ-40 — небольшая, но сильная машина. Железная коробка-кабина, поставленная на гусеницы, сзади — щит, отполированный до блеска постоянными и яростными столкновениями со стволами деревьев, — вот, собственно, и все.

Стоит посмотреть, с какой быстротой, с какой осмысленной сноровкой передвигается эта нехитрая машина в ее единоборстве с лесом! Лязгая, громыхая, она то встает на дыбы, то пятится назад, то рывком бросается вперед, все время подталкивая, перетаскивая с места йа место огромные «хлысты». Дело, конечно, не в каких-то особых качествах машины, а в умении человека, сидящего в кабине и орудующего рычагами. Это он придал движениям машины осмысленную ловкость, тонкий и умный расчет. Он целиком слился с машиной, и она стала покорной ему, как покорны нам наши собственные руки и ноги.

А вот и он сам. Трактор, подтянув пучок «хлыстов» к нужному месту, останавливается. Из кабины выпрыгивает человек. В нем нет ничего богатырского, как невольно ожидаешь, глядя на его работу. Среднего роста, худощавый, весело поздоровавшись, он присаживается рядом со мной на поваленный ствол лиственицы, вытирает рукавом рубахи вспотевшее лицо, с наслаждением закуривает. Это бригадир малой комплексной бригады Фарад Мухамедов, знатный тракторист, награжденный орденом «Знак почета» за отличную работу и перевыполнение норм.

Через несколько минут он снова за работой. Трелевочный трактор снова рычит, фыркает, лязгает, напоминая какое-то сильное живое существо, которое копошится среди поваленных стволов деревьев…

Труд на лесозаготовительном участке организован по принципу так называемых малых комплексных бригад. Каждая бригада выполняет все операции: от валки деревьев до погрузки «хлыстов» на автомашины.

Алый вымпел украшает погрузочную эстакаду малой комплексной бригады, которой руководит молодой коммунист Сергей Дроганов. Его звено выполняет сменные нормы на 120–130 процентов.

Стрекот электропил, ворчание и лязганье трелевочных тракторов заполняют тайгу. А там, по лесной дороге, поднимая тучи рыжей пыли (нет от нее спасения и здесь, в лесу), медленно плывут грузовики-лесовозы, покряхтывая и приседая под тяжким грузом «хлыстов». Их путь— к реке, на «нижний» склад; там их ждут сплотчики, которые свяжут из бревен пучки, из пучков составят плоты. Один из этих плотов потянет, а может, уже и потянул вниз по реке тот самый катер, на котором я сюда приехал…

* * *

Народ на Камчатке гостеприимен, так сказать, традиционно гостеприимен. Мне говорили, что идет это от тех, не таких уж далеких времен, когда каждый разъезжающий по Камчатке просто вынужден был пользоваться гостеприимством чаще всего незнакомых людей. Не было ни гостиниц, ни домов для приезжих; останавливались там, где на твой стук открывалась дверь. Ну, а потом ты сам отплатишь гостеприимством, когда кто-нибудь постучится к тебе.

_{На реке из бревен свяжут плоты}

В Козыревске я жил в семье совершенно чужих людей. Не было у нас общих знакомых, не было у меня рекомендательных писем. Жил по той причине, что в гостинице не оказалось свободных мест. Все получилось как-то очень просто: мне сказали: «Будешь жить у нас». Я поблагодарил, пошел, стал жить.

И всегда, когда бы я ни вернулся, меня ждал обед, ужин. И всегда, все время я чувствовал дружеское, бескорыстное внимание и очень дорожил им. Ведь это так много значит: заботливые женские руки, и две беленькие детские головки, и ожидание вместе со всеми, когда придет вечером с работы хозяин, снимет пропыленные сапоги, умоется и все мы сядем за стол. А потом — долгие вечерние беседы. Вот тогда-то и бывает особенно ощутимо тепло гостеприимства…

* * *

За поселком — нужно пройти по пыльной дороге через густые заросли уже отцветшего шиповника — прелестное светлое озеро. Вода в нем ледяная. Вдоль всего берега — бесчисленные ключи. Видно, как в хрустальных, словно кипящих струйках воды, бьющих со дна, вьются, пляшут песчинки.

На берегу озера — березовая роща. В ней не камчатские «каменные» березы, а обыкновенные, наши, белоствольные.

Мы пошли в нее с хозяйскими ребятишками за ягодами. Она густо заросла кустами жимолости, дикой малины. Милая белоствольная рощица — вся в непрестанной игре пятен света и тени, в мягком шелесте листвы!

Вот почему я вспомнил об этой роще: в ней, признаться, я немного изменил Камчатке. Она так удивительно напоминала родные подмосковные места, что, бродя по ней, собирая, на радость ребятишкам, сыроежки и подберезовики, я на какое-то время забывал о Камчатке — был у себя дома….

Но вот мы вышли на полянку, заросшую низким кустарником. Мелодично позванивая колокольцами, в кустах бродили белые с черным коровы: рядом животноводческая ферма. Поднял я голову и — даже сердце забилось сильнее! — прямо передо мной в синем-синем небе искрились, сверкали три белые вершины вулканов. До чего же это необыкновенно!..