Стрела Парменида

Термин «религиозный» указывает в данном случае только на специфику произведенного обобщения, но он не отменяет высшей степени абстракции, регулирующей как раз основные параметры бытия. Это его, бытия, упорядочивание произошло замечательным образом, включив, наконец, в состав евангелического высказывания самого человека, антропное начало, какое нашло себе место и ожитворило холодность космической жизни, представленной на земле.

* * *

Но, помимо осуществления в коре головного мозга человека сложного соединения разного рода нейронных цепочек, возникновения тех или иных электрических импульсов там же, какие активируют те слои нашего серого вещества, какие отвечают за процессы абстрагирования и архетипирования, на выходе мы получаем не просто некий набор сложившихся нейронных структур (физиологическая сторона процесса мышления, какую никак не обойти) в голове философа, но и определенного рода текст (большой или маленький – не суть, это может быть в итоге, несколько слов или предложений, опредмеченных в сознании человека) или набора графических формул, какие также сопровождаются определениями и понятиями, воплощенными в слова.

Таким образом, вся сложнейшая мыслительная деятельность человека по объяснению данного ему мира упирается в некие ограничивающие его когнитивные возможности словесные пределы. Нет другого (пока!) механизма перевода складывающихся представлений в сознании мыслящего субъекта, кроме как воплощение их в сочетания слов, многие из которых и не приспособлены (и не могут быть таковыми, по существу) для передачи сложнейшего содержания, какое определилось (опредметилось) в сознании человека[4]. Разумеется, большую роль играют в процессе мышления интуитивные прозрения, смутные ощущения угаданной истины; очень многие явления творческой жизни не попадают в сферу формализованных определений и подчас осуществляются как подсознательная, не подвергаемая рефлексии, деятельность.

Удивительным примером «первоназывания» первых же осознанных человеком отвлеченностей, вроде представлений о времени, пространстве, объеме, весе, длине и т. д. является система философствования, представленная в древнегреческом языке. Кроме отрывочных и не систематизированных представлений об этих абстракциях, идущих от микенской культуры, бывшей до древнегреческой античности, частично от древнеегипетской – первым древнегреческим философам не на что было опираться. Процесс определения действительности в понятых ими сущностях и самой номинативности называния всех предметов и явлений реальности шел удивительным образом – сам язык помогал формулировать систему первоначальных представлений о реальности. Самым парадоксальным, может быть, является осознание понятия ничтожно малого (атома), как основного элемента материальной жизни. Степень гениальной глубины проникновения в бытие, какую мы наблюдаем у древних греков в данном случае, настолько поразительна, что подчас приходят в голову соображения о помощи иной цивилизации, может быть, и внеземной.

Вообще, само выделение древними греками основных четырех стихий (огонь, земля, воздух и вода) говорит о наличествовавшем в языке механизме, который способствовал появлению формул максимальной отвлеченности в их мышлении. Собственно, величественные фигуры Аристотеля и Платона, итожащие развитие древнегреческой философии говорят нам именно об этом – настолько легко они оперируют абстракциями самого высокого плана и создают настоящий язык философии. В этом языке наличествует не просто глубина тех или иных проникновений в тайны мироздания и нахождение этим тайнам (сущностям) соответствующих понятий (слов), но удивительная конгруэнтность сочетания этих представлений, которая говорит о непротиворечивости и внутренней слаженности (апостериорности) создаваемой философской системы, и самой действительности.

Разрыв между нейронным отражением мира и его словесным воплощением всегда и неизбежно существует. В зависимости от таланта и глубины проникновения в тайны мира воображаемого философа существует большее или меньшее соответствие представленного в сознании человека и воплощенного в слове. От этого, между прочим, терминологическое новаторство многих мыслителей, создание ими особых терминов, даже слов, какие, по их мнению, наиболее точно передают пойманное, угаданное ими содержание бытия.

Но нас привлекает аспект именно словотворчества, который в силу национальной традиции так сильно проявился в русской культуре. Русская культура, и соответственно, русская философия, решили сэкономить на некоторых этапах этого сложного процесса, поэтому часть из них она элиминировала и сразу перешла к словесному воплощению тайн и сути жизни, человека и бытия мира. Поэтому главными русскими философами стали русские писатели [4].